Архив шевалье
Шрифт:
– Я, между прочим, тоже из науки… – обиделся Дьяков.
– Так ты и есть такой же, как они. Такая же вечная рвань… Кто там еще остался?… Ах да! Еще эти, которых из армии поперли по причине полной непригодности к военной службе. Есть, конечно, среди депутатов с десяток серьезных ребят – солнцевские, ореховские, два татарина с тяп-ляпа [17] . Этим, конечно, не деньги нужны, а покровительство. И у нас с тобой «есть его»! – схохмил Скорочкин. – Ну понял? Всего два миллиона рублей за Красную площадь вместе с Мининым и Пожарским:
17
Перечислены названия известнейших в стране бандитских группировок.
– Женя! Скажи, что ты шутишь! Ну нельзя же так. Нехорошо все это…
– Про площадь – шучу, конечно! А в остальном – никаких шуток. Сейчас приедет Беляев, и мы сегодня же договоримся о том, чтобы тебя двинуть на должность председателя Моссовета! Москва будет наша, поверь мне.
…Беляев появился ровно в 21:00. Он по старой аппаратной привычке никогда не опаздывал и приходил на встречу секунда в секунду. Он вошел в зал в сопровождении своей многочисленной охраны. Был абсолютно трезв и, может быть, поэтому необычайно мрачен. Но главное – на голове у генсека красовался мотоциклетный шлем. Причем шлем был явно на пару размеров больше, чем нужно, отчего налезал на глаза и Беляев все время делал бодливое движение головой, норовя сдвинуть шлем повыше.
– Здравствуй, Боренька! – двинулся ему навстречу Скорочкин, широко раскинув руки согласно новой моде, предписывающей обниматься при встрече. Он, конечно, обратил внимание на шлем, но решил сделать вид, что его это вовсе не волнует.
Между тем Беляев молча отстранился, давая понять, что не намерен обниматься, и сел во главе огромного овального стола.
– Где народ? – угрюмо спросил он.
– Да опаздывает, как всегда! Ты же знаешь, Боря, этих людей дисциплине обучить невозможно. Если уж коммунисты за семьдесят лет ни тюрьмами, ни лагерями не научили их дисциплине, то мы со своей демократией и подавно никогда не научим.
Беляев обиженно поджал губы и аккуратно стал стаскивать шлем с головы. Только тут Скорочкин сообразил, почему Беляев заявился в шлеме. Пару дней назад ему сделали пластическую операцию по приживлению нового искусственного уха, изготовленного из хрящей молодого шимпанзе. Причем сам Скорочкин и подсказал ему эту идею: мол, хватит уродством народ возбуждать. Было время, когда без уха ты нравился людям больше, чем если бы оно у тебя было. Но теперь ты генсек и почти президент. Надо, чтобы было два уха.
– Ну как? – настороженно спросил Беляев, медленно поводя головой то в одну, то в другую сторону.
У Скорочкина натурально шевельнулись волосы, а Дьяков даже издал какой-то звук – он, видимо, хотел сказать «ой!», но вовремя зажал ладонью рот и получилось «у-у-у!».
Беляев строго взглянул на него и спросил:
– Что, очень плохо?
Скорочкин, у которого волосы уже вернулись на свое место, опустил глаза и тихо спросил:
– А ты сам-то видел?
– Видел, –
– Кто?
– Да уши. Что, совсем хреново?
– Понимаешь, Борис, у тебя искусственное ухо розовое и маленькое, как у младенца, а свое – темное и покусанное, как у раненого динозавра. Куда они смотрели, твои хирурги?
Беляев аж подпрыгнул.
– Что ты несешь?! Розовое – это же мое ухо, родное. Оно же теплое. – Беляев для верности потрогал ухо и удовлетворенно кивнул: – Говорю же, теплое. А это… – Он помрачнел, пытаясь скошенными глазами заглянуть себе за щеку, – …это какое-то черное и холодное. Это не мое! Это то, которое только что пришили!
Скорочкин захлебнулся от возмущения:
– А вы куда смотрели, идиоты несчастные?! – налетел он на охрану. – Как водку с вождем жрать, так вы первые, а когда ему ухо не то вшили, вас нет. Вы где были, янычары хреновы?
– В коридоре мы были! – ответил за всех тот, что был с Беляевым еще с Краснодара. – Он когда вышел, уже в шлеме был. А спрашивать как-то неловко. Я же не могу ему сказать: сними шлем, дай посмотреть… Но вы не беспокойтесь, Евгений Иванович! Люди уже поехали с хирургами разбираться. Если что, мы из них доноров сделаем. Их уши и пришьем, причем оба, чтобы одинаковыми были.
– А мое, то, что теплое, его тогда куда? – недоуменно спросил Беляев.
Охранник тяжело вздохнул.
– Тут, Борис Нодарьевич, выбора нет! С такими ушами, как сейчас, вам на люди нельзя. Шок будет! Поэтому надо либо все назад вернуть, как было, либо оба уха менять, чтобы красиво сидели. Иначе ничего не получится.
– Да, Борис, – согласился Скорочкин, – он прав. А пока надень-ка шлем, вон идут наши демократы. Не надо, чтобы они тебя с такими лицевыми дефектами наблюдали. Здравствуйте, Антон Борисович! – поприветствовал он почти без паузы входящего в зал высокого блондина. – А это кто с вами? Мы же договаривались – если кого-то нового приводите, предупреждайте!
– А я и предупредил, – спокойно ответил блондин. – Только не вас, милейший, а Бориса Нодарьевича! Хочу вам представить, господа: полковник Цапля, воевал в Афганистане, десантник.
– Честь имею! – рявкнул полковник утробным басом. – Где есть тигр, я его буду укротить?
– Чего-чего? – изумленно переспросил Скорочкин.
– Шутка! – еще гуще произнес Цапля. – Это из фильма «Полосатый рейс». Я его как посмотрел еще в первом классе, так и шучу теперь, как тот укротитель из фильма. Не постоянно, конечно. Только когда здороваюсь.
– Ладно! Не придуривайся! – Антон Борисович Братский хлопнул полковника по могучей спине. – Он умница и интеллектуал, каких мало, но иногда специально гнет из себя солдафона. Эпатирует! Характер у него такой: всегда все делать с вызовом! Вот кого надо в министры обороны, Борис Нодарьевич! А не этого вашего Пашу Запорожца. И даже не вашего Плотникова, господин Скорочкин. Я же знаю, что вы уговариваете генсека назначить на эту должность вашего пожирателя партбилетов.
– Хватит! – хлопнул по столу Беляев. – Кстати, а почему вы моего министра Пашей Запорожцем называете? Он же вовсе не из Запорожья. Он вроде бы родом из деревни где-то под Рязанью.