Архив шевалье
Шрифт:
Всю дорогу до посольства Куприн не произнес ни слова, а когда прибыли на место, завел Каленина в комнату для секретных переговоров, включил приборы для подавления прослушивания и куда-то исчез.
Оставшись один, Каленин загрустил. Он увидел всю историю минувшего дня как бы со стороны и внутренне полностью согласился с выводом Куприна. Действительно, стыдно и абсолютно нелепо! Ну как объяснить, зачем он поперся на встречу с этим недобитым эсэсовцем?! Или взять экстравагантного профессора. Зачем он его позвал? А тот вырядился как чучело огородное да еще ввязался в драку! Если честно смотреть на вещи, то немецкая полиция абсолютно права, подозревая
Куприн вошел в комнату настолько бесшумно, что Каленин пропустил сам момент его появления. Увидев краем глаза тень, он вздрогнул и резко обернулся. Куприн стоял возле прибора, обеспечивающего глушение, и что-то крутил на его панели. Беркас был здесь уже не первый раз и не переставал удивляться, зачем на территории советского посольства нужен такой режим секретности.
– Неужели кому-то интересны наши с вами беседы? – удивленно спросил он как-то раз Куприна.
– А как вы думали? – строго ответил тот. – Идет идеологическая война двух систем! Перестройка, конечно, гарантирует их мирное сосуществование в политической и экономической сферах. Но идеологическая борьба – она, как известно, не терпит компромиссов. Она неизбежно будет обостряться. Вот вы думаете, немецкие спецслужбы за вами не наблюдают? Еще как наблюдают! И при случае непременно попытаются вас завербовать. Поэтому бдительность терять нельзя!..
На этот раз Куприн был явно не расположен к задушевным разговорам. Он подошел к столу и неожиданно с размаху грохнул по нему кулаком. Потом потряс ушибленной рукой и стал разминать пальцы, наблюдая за реакцией Беркаса.
Тот инстинктивно вжал голову в плечи и приготовился к самому худшему.
– Ну-с-с-с, – грозно прошипел Куприн, – что будем делать? Вот, смотрите! – Он толкнул к Каленину лист бумаги. Это был факс, в котором полицейское управление города Бонна информировало советское посольство о том, что стажер Боннского университета, гражданин СССР Б.С. Каленин, был отпущен под поручительство советника-посланника Куприна Н.Д., после того как стал участником инцидента в кафе на аллее Аденауэра. Посольству рекомендовалось провести беседу с господином Калениным в целях разъяснения ему правил пребывания в европейских странах.
– Разъяснить вам эти правила? – издевательски спросил Куприн.
– Не надо… Я звонил вам, Николай Данилович. Честное слово! Спросите вашу секретаршу. Вы были в командировке.
– А я знаю, молодой человек! Знаю! Только надо было дозваниваться, а не звонить! Надо было сказать секретарше, что дело не терпит отлагательств! Она бы меня нашла. А ваша самодеятельность просто возмутительна! Как вы думаете, что будет, если я отправлю этот факс в Москву? Как там отреагируют на поведение советского стажера, члена партии, в логове капитализма?! В самом сердце империалистического блока НАТО?! А??? Это, товарищ Каленин, в самом лучшем случае – разгильдяйство, а в худшем – антисоветчина чистой воды!
Перспектива быть обвиненным в антисоветчине Каленина откровенно испугала. Он представил, как возвращается в Москву, как появляется на факультете и как секретарь партбюро доцент Телешев, с которым он безысходно не ладил, злорадно говорит ему: «Ну что, Каленин! Прав я был, когда проголосовал против решения о твоей стажировке! Смотри: из семьи ты ушел, „амуры“ со студентками крутил, на писателя Бунина
– Не надо в Москву, Николай Данилович! – виновато произнес Беркас. – Я, ей-богу, не пошел бы на эту встречу без вашего разрешения, но вы же сами про архив говорили… Даже купить его хотели. Вот я и подумал: может быть, что-то новое узнаю…
– А в драку вы тоже по моей протекции полезли?
– Да не дрался я, только разнимал…
– Ладно, – примирительно бросил Куприн. – Расскажите-ка, что за субъект был в кафе. Давайте со всеми подробностями.
Каленин рассказал о встрече со Штерманом, о том, как Якобсен своей выходкой не дал узнать, что же хотел сообщить ему старый фашист.
– Нелепо все вышло, – закончил он. – Так ничего и не узнал, кроме того, что хозяйка моя жива и вернулась в Бонн…
Вдруг он резко переменился в лице и ошарашенно воскликнул:
– Постойте! Он же мне какую-то бумажку успел сунуть за секунду до того, как на него налетел Якобсен. Сейчас! – Каленин стал судорожно шарить по карманам и наконец извлек смятую бумажку, в которой значилось:
Адольфштрассе, 8, квартира 36. Снята на имя некоего Шнайдера. Он же – Ганс Беккер. Там по вечерам бывает интересующая вас особа. Торопитесь. Она скоро уезжает из Германии. Возможно, навсегда.
Куприн, прочитав записку, неожиданно оживился. Он стал энергично расхаживать по комнате и размышлять вслух.
– Ну и что хорошего в том, что архив вместе со старухой исчезнет навсегда? А вдруг она уже продала его? Этот Вилли намекал, что за архивом охотится тот самый Мессер. Жаль, конечно, если архив уйдет к этим мерзавцам! Как думаете, Каленин?
– Я уже никак не думаю, Николай Данилович! Знаю только, что с того самого момента, как я оказался квартиросъемщиком этой дамы, на меня посыпались проблемы! Кстати сказать, это ведь вы меня определили к ней на жительство, Николай Данилович!
Куприн рассмеялся и дружелюбно хлопнул Беркаса по плечу.
– Вы до сих пор не поняли, Беркас Сергеевич, что я журю вас вовсе не за интерес к бумагам доктора Шевалье! Этот интерес вполне закономерен! Я и сам был бы не прочь до них добраться. Но вы же все время своевольничаете! И всякий раз набиваете себе шишки! Причем даже в прямом смысле! – Куприн бесцеремонно развернул Беркаса к свету и констатировал: – Ага, следов не осталось. А казалось, ваш синячище никогда не пройдет. Знатный был фингал!
Куприн еще раз изучающе вгляделся в лицо Каленина и неожиданно заявил:
– Ну что, Беркас Сергеевич! Сдается мне, история эта не закончилась. Она только начинается. И вам придется сыграть в ней свою решающую роль. Знаете какую? Вы раздобудете для нашей страны архив Шевалье!
Каленин даже присвистнул от удивления. После всего случившегося он меньше всего ожидал такого поворота событий.
– Пока вы целый месяц изучали особенности писательского мастерства Генриха Бёлля, – продолжил Куприн, – я времени зря не терял. Движимый интуицией, в силе которой вы уже не раз могли убедиться, я собирал досье на ваших знакомых – фрау Шевалье и этого Ганса Беккера.