Архивы Конгрегации 2
Шрифт:
Успешно захватив верхние этажи замка, люди не смогли добраться до логова, расположенного в самых глухих подвалах — их встретила целая цепь препятствий, возводимая стригами и их рабами не одно столетие: ловушки, баррикады, просто провалы… Потеряв темп и понеся потери, конгрегаты замялись… а потом кто-то опытный приказал отступить наверх. Вместо кровопролитного штурма они применили иной метод — старейший прием выкуривания зверя из норы: к вентиляционным отверстиям они подкатили несколько бочек с маслом, смешанным с чем-то еще и, вылив их содержимое, подожгли. А чтобы
Готфрид фон Лейерштейн прислушался.
— Die Hoffnung und Bestandigkeit gibt Mut und Kraft zu jeder Zeit! (прим.: Надежда и стойкость дает мужество и силу в любое время – пер. с нем. google) – фраза из немецкой рождественской песни «O Tannenbaum» («О, ёлочка!»).) — выводил чей-то хриплый голос. Человек. Инквизитор. Казалось невозможным, чтобы кто-то уцелел, но вот поди ж ты… Люди живучи. Как крысы или тараканы. Уцелевший откашлялся, сплюнул, завозился… Спел еще пару куплетов, потом пробормотал:
— Да, верно говорят, как новый год встретишь, так его и проведешь.
Странная пословица. Нелогичная. Впрочем, как все у людей. Обращенный в стрига еще во время Первого Крестового похода, фон Лейерштейн уже давно не считал себя человеком. Люди, по его мнению, были жалкими и ничтожными существами, придумавшими себе Бога — и тут же предавшие его. Создающие свои цивилизации — и с наслаждением их разрушающие. Склонные к саморазрушению, совершающие нелогичные поступки, играющие в войну… Все, на что они годились — отдавать кровь им, Господам Ночи. И сейчас еще один человек выполнит свою миссию — верховный мастер истратил слишком много сил во время боя, а потом — выкапывая заваленный подземный лаз, через который ускользнули последние четверо уцелевших его птенца — его надежда и будущее мщение. Ибо невозможно терпеть эту наглость — покушение жалкого сброда на их, Бессмертных, власть. И все они будут наказаны — кроваво и безжалостно. Они доберутся до всех в этой их новой Инквизиции — ночью, неожиданно и молниеносно. Пусть помнят — кто является сильнейшим видом в Мире!
Ради порядка он сам обошел уцелевшие подземные помещения, и вот — неожиданный подарок судьбы. Непроизвольно он облизнул губы.
Воин Инквизиции лежал в грязи и крови. Две трети его тела были придавлены рухнувшей стеной, он тщетно дергался, пытаясь выбраться с помощью единственной свободной правой руки. Он не мог дотянуться до меча и, похоже, понимал, что шансов на спасение у него немного... Нет вообще никаких шансов, с того момента, как около него материализовался чертов кровосос, подобравший меч.
Человек, не сводя расширенных глаз со стрига, внезапно поднес свою руку ко рту и вцепился в неё зубами. Что это — стремится удержать крик? Странно… Или же поступает как тот простолюдин, о котором ему рассказал знакомый мастер из Праги, который не пожелал участвовать в охоте, предпочтя заколоться? Идиот, забыл про наруч, металл не прокусишь и — твоя кровь — моя!
Острие меча уперлось человеку подмышку. Тот продолжал сжимать
— Вы, люди, говорите: Как встретишь новый год, так его и проведешь. Сегодня последний день года. Как же ты встретил его, раз умрешь в нём?
Внезапно рука воина распрямилась и ухватилась за лезвие меча. Кольчужная рукавица сомкнулась и рванула меч к себе, загоняя острие в своё тело. По чувствам стрига ударил сильный запах крови и он, сжимавший рукоять меча, не удержался и рухнул на человека. Тот быстро перехватил его шею локтевым сгибом.
И только тогда боец зондергруппы ответил:
— Я убивал стригов.
Последнее что видел Готфрид фон Лейерштейн в своем существовании, были зубы человека, перехватывающие ему глотку. На них блестели частички серебра, которые тот смог соскоблить зубами со своего наруча…
Punctum saliens
Автор: Василий Григорькин
Насильник был силен, девушка — слаба, и оттого исход схватки казался, что предрешен заранее. Мужчина повалил сопротивляющуюся молодую женщину на песок, одной рукой старался нейтрализовать сопротивление её рук, вторую — нетерпеливо запустил за лиф платья… Всем своим немалым телом он выжимал из тела девушки воздух, а вместе с тем и силы.
— Ублюдок, ублюдок!.. — голос девушки слабел, а мужчина, уже уверенный в победе, опустил свою голову к её шее, вдохнул запах светлых волос, приник губами к коже, как заправский стриг…
Видимо, он расслабился или возможно — девушке повезло. Ей под руку угодил кусок плоского камня, отполированного тысячами волн тяжелых вод Балтики. В следующее мгновение, насильник лежал без сознания, а из его рассеченного затылка упруго бились карминовые струйки — как всегда, при травме головы кровотечение было обильным.
— Тварь! — девушка плюнула на распластанное тело, потом быстро удалилась вглубь пляжа — одной рукой стягивая разорванную горловину платья, и не выпуская из второй камень, который нынче спас её честь…
— Он так и не появился…
С вершины одной из песчаных дюн за произошедшим наблюдали двое мужчин: молодой, худощавый, в дворянском платье, и гораздо более пожилой, коренастый, облаченный в потрепанную кожу, характерную для пилигримов или наемников.
— Ваша работа, герр фон Бок? — Молодой дворянин мотнул подбородком в сторону слабо ворочавшегося на песке мужчины.
Прежде чем ответить, старик некоторое время смотрел в лицо своего собеседника, выискивая на нем любые следы презрения, недовольства или иных чувств, свидетельствующих о его настроении. Ничего не увидел, кроме вежливого любопытства покупателя, интересующегося целой приглянувшегося товара. Ни похоти или вожделения, ни гнева или злобы, ни-че-го, что говорило бы, какое впечатление произвела на него сцена неудавшегося изнасилования.
«Старая школа», — подумал старый физиогномист, — «говорят, парня натаскивал еще старый Сфорца».