Архивы Конгрегации 3
Шрифт:
Сидящий открыл глаза. Улыбнулся. Свечи вспыхнули ярче, словно карбидные лампы, и девушка чуть не вскрикнула.
Между магом в Feldgrau, Анной и зажимающим живот кардиналом оказалась широкая круглая выемка в полу — словно воронка от бомбы-»сотки». Вся она была заполнена маслянистой, темно-красной жидкостью; почему кровь до сих пор не свернулась — спрашивать, наверное, не стоило. Посреди же воронки стояло яйцо.
Другое определение сложно выходило подобрать. Округлый, вытянутый кверху кожистый мешок поблескивал и, казалось,
Скорцени снова пошатнулся, с трудом поднял ствол, прицелился… Маг повел ладонью, и винтовка улетела куда-то назад, в темноту, из которой раздавались теперь уже редкие потрескивания выстрелов.
— Не надо, — голос оказался такой же нейтрально-приятный и незапоминающийся. — Не поможет.
— Не поможет, — согласился кардинал. Скрючился сильнее — и вдруг зачем-то дернул себя за комбинезон. В руках у него блеснул проволочный тросик с нанизанными на него предохранительными кольцами. Анна догадалась и повалилась на пол.
Вовремя: пол ритмично задрожал, воздух рвануло, как от проносящегося мимо поезда. Голем перехватил устремившегося было к яйцу подполковника, клешневатой рукой сорвал «сбрую» со взрывчаткой, которая, как оказалось, и грузнила фигуру диверсанта, отбросил человека в сторону…
Мир сказал «Ох!» Мира не стало.
***
В ушах звенело. Анна сказала: «Мамочки», — но не услышала своих слов. Повторила: «Мамочки, мамочки». Зачем-то добавила: «Вот дура». «Дуру» уже удалось разобрать. Значит, перепонки целы.
Кирпичная пыль набилась под веки, в нос, между зубов. Хуже того: пыль оказалась влажной. Анну чуть не стошнило, когда дошло. Но тошнить было некогда и не по уставу. Поэтому девушка застонала от боли, выругалась и поднялась на локтях.
Ошметки плоти разметало по всему залу. Кровь из воронки тоже выплеснуло — на дне едва виднелось влажное. Удивительно, но свечи продолжали гореть ровно и ярко: их словно что-то прикрыло на момент подрыва. Возможно, так оно и вышло, ведь маг в сером тоже стоял там же. Только теперь он спокойным не выглядел и не улыбался.
— Идиоты! — звук голоса стал резким, даже скрипучим. — Bist du bescheuert? Вы долбанулись? Думаете, что-то хорошее сделали? Повергли зло, добро восторжествует, ja?
Ведьма повела взглядом. У противоположной стены нескладной куклой сгорбилась человеческая тень. «Отто», — пропечаталось в мыслях, и рядом с треугольно-бумажными братьями встала долговязая фигура в камуфляже.
Маг тем временем продолжал орать. Он даже принялся ходить из стороны в сторону и размахивать руками в такт гневной речи. На ногах у него при этом обнаружились не уместные на фронте
— Это же вам не сказки! Как там… — щелчок бледными, толстенькими пальцами вышел на удивление звонким. — «Преломил Иван-царевич иголку, и помер Кащей», ja? Наивность и дилетантизм! «Лоно Лилит» не привязывало дочь демоницы к материальному миру, оно привязывало ее ко мне!
Последние слова снова едва не оглушили. Анна оперлась на холодные, влажные кирпичи, попыталась встать, переждала краткое головокружение. Хотя нет, это ощущение пришло не изнутри. Что-то приближалось. Что-то знакомое.
Не выходя за круг свечей, маг вдруг резко оборвал свою речь, тоже к чему-то прислушался. Потом затараторил, сбавив тон на порядок:
— Ты же из Nachthexen, ja? «Ночные ведьмы»! Точно, точно, дар-то чувствуется… Слушай, она сейчас вернется. Лилим ужасно мстительны, они терпеть не могут, когда кто-то ограничивает их свободу… Конечно, я беспокоюсь за свою жизнь — видишь, честность! лучшая политика! — но и тебе живой не уйти. Жрать эта сука хочет всегда, ja... А когда закончимся мы с тобой, как думаешь, что станет дальше?
Боль. Смерть. Ужас. Ликование. Анну снова начало стягивать в тугой, визжащий внутри комочек. Она едва слушала паникующего колдуна, а тот продолжал объяснять, доказывать и убеждать:
— В каждой из одаренных есть кровь Лилит. Пара капель, ja, но есть. Вы что, вправду думаете, что ваш талант — свыше? Dummheit, чушь! Опасное заблуждение! И я знаю, зачем вам его внушают: чтобы вы не думали о той власти, которой потенциально наделены. Например, мы с тобой можем, так сказать, «вернуть» лилим туда, откуда она «вышла»... Не смотри так, словно не понимаешь. Конечно же, я о женском лоне! О твоей утробе! Только представь, какие силы тебе это даст!
Что-то приближалось. Что-то приближалось, и этот чудной, полубезумный человек предлагал способ избежать неизбежного. В его диких словах определенно имелся свой странный, но привлекательный смысл…
— Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum… — раздался еле слышный хрип с другой стороны. Кардинал, живой не менее чем чудом, даже не разлепляя спаянных кровью и грязью век, нашел в себе силы на последнюю молитву. — Benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus…
«Плод чрева твоего, Иисус…»
Его длинная, сильная рука медленно поднималась. В изодранной перчатке был зажат метательный нож. Маг недовольно фыркнул, дернул кистью, и лезвие потянулось к горлу молящегося.
— Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus… — где-то над потолком гулко ухнуло, зарокотало. Человек в сером засуетился. Нож покинул ослабевшие пальцы хозяина, взмыл в воздух и ткнулся в шею над ключицей Скорцени. Последние слова тот буквально прошипел: — Nunc et in horа mortis nostrae… Amen.
«Молись за нас грешных в наш смертный час».