Архивы Конгрегации
Шрифт:
– Галопом!
– срывая голос, закричал Кристиан. Таиться было больше ни к чему. Безумец где-то здесь, у края обрыва над рекой. Он сам выбрал это место и едва ли покинет его до срока.
– Ищите костер!
Ледяной ветер хлестнул по лицу, высекая из глаз слезы, когда конь инквизитора первым сорвался в галоп.
Они неслись по крутому берегу реки под стремительно темнеющим небом и угасающим солнцем, мчались наперегонки с наступающей посреди дня ночью. С высоты за ними безразлично наблюдал неподвижно зависший, будто вмерзший в умирающее небо орел. Они не успевали. Хальс знал это, но все равно гнал коня. Его долг - сделать все, что он сможет, а удастся ему или нет - все в Его воле. По крайней
* * *
Солнце еще не утратило блеск, но я ощутил, что Час подступил. Осталось еще несколько десятков ударов сердца - как раз довольно, чтобы завершить приготовления.
Шесть сторон кроплю, обхожу костер, подношу к губам горьких трав настой. Блаженная горечь льется в горло, пьянящим огнем растекаясь по венам.
Я вскидываю глаза ввысь, замирая в предвкушении и считая мгновения. В чистом небе недвижно завис орел, и чудится, будто ледяной октябрьский ветер с протяжным криком умирает под его крылом. Я не вижу, но знаю: птица смотрит вниз, на холодный цветок моего костра.
И в следующий миг небо блекнет, выцветает, словно становясь ненастоящим, солнце бледнеет, бессильно уступая место Ей. Я взываю к Ней, мой ликующий голос взвивается к небесам, разбивая тишину - и тишина откликается, вторит моим словам эхом-шепотом. Этот шепот звучит из ниоткуда, сплетаясь с моим, придавая сил. Я чувствую леденящую дрожь, волной проходящую по телу, и ощущаю Ее касание - Она готова принять меня, взять меня вниз, к Себе, где я смогу собакой стеречь Ее кров или исполнить любую иную Ее волю.
Свет дня померк, и тут в небе вспыхнуло кольцо ослепительного света - вот он, Знак, которого я ждал все это время! И я раскрыл себе грудь алмазным серпом, подставляя обнаженное бьющееся сердце леденящим, невидимым черным лучам. Боли я не чувствую - до того ли сейчас?! Я вырываюсь из оков этого мира, в котором мне нечего больше терять, кроме мертвого груза вины, и растворяюсь в затопившем вселенную пламени Черной Луны.
* * *
Отсветы костра впереди Кристиан увидел уже через несколько минут и прошипел под нос нечто такое, за что наставники академии непременно прописали бы пяток горячих. Если бы они ехали с самого начала чуть быстрее, он успел бы вовремя.
Когда огонь стал уже четко различим, следователь резко натянул поводья - так, что конь захрапел и едва не вскинулся на дыбы, - спрыгнул на землю и бегом бросился вперед.
Увидев картину, представшую его глазам через несколько мгновений, Кристиан невольно замер. Вокруг ярко полыхающего костра под постепенно светлеющим небом двигался в каком-то фантасмагорическом танце человек, по внешнему описанию, несомненно, бывший Людвигом Цукербротом. Хальс не сразу смог понять, что именно было не так с беглым торговцем тканями, пока тот не повернулся к нему лицом, а затем и левым боком, и огонь перестал загораживать его, искажая картину. На груди безумного лунопоклонника зияла рана, очевидно, нанесенная неким ритуальным оружием, из которой толчками выплескивалась ярко-алая кровь, уже насквозь пропитавшая одежду Цукерброта. Знания Кристиана в области анатомии и медицины были весьма поверхностны, но здравый смысл подсказывал, что жить торговцу остается меньше минуты. Даже если сейчас он, Кристиан Хальс, сумеет остановить этот кошмарный танец и перевяжет рану, довезти задержанного до города живым поможет разве что чудо Господне.
Цукерброт, уже бледный, как простыня, едва ли видящий хоть что-то перед собой, сделал нетвердый шаг назад, оказавшись на самом краю обрыва. Кристиан рванулся с места, но прежде, чем он преодолел разделявший
На не в меру эмоциональный, хоть и краткий, комментарий инквизитора по поводу случившегося подоспели двое стражников.
– Выловите тело!
– рявкнул Хальс, злясь на себя за медлительность и неуместную при его работе впечатлительность.
Конечно, мертвое тело Людвига Цукерброта уже не ответит ни на какие вопросы следователя, а его вдове едва ли станет легче, если она своими глазами увидит, от чего именно скончался ее сумасшедший муж, но бросать неведомо где труп хоть бы и самоубийцы, а тем более вероятного адепта некой потусторонней сущности, не следовало.
Стражи Официума отправились исполнять указание, сам Кристиан затушил почти прогоревший костер, продолжая мысленно костерить себя за нерасторопность.
Ни следователь, ни кто-либо из сопровождавших его стражников не заметил издали наблюдавшую за ритуалом темную фигуру, лицо которой надежно скрывал капюшон. Впрочем, фигура исчезла словно бы в никуда, как только обескровленное тело лунопоклонника сорвалось с обрыва.
* * *
Как только обескровленное тело сорвалось с обрыва, отделившаяся от него душа покинула материальный мир, увлекаемая потусторонним вихрем. Освободившаяся от тяжести тела сущность, казалось, рвалась вперед, стремясь обогнать уносящий ее поток. Очертания земного мира смазывались и расплывались, наконец, исчезнув вовсе. Окружающее пространство исказилось, в нем было мало общего с той реальностью, что осталась позади (внизу? наверху?).
Пришедший неведомо откуда смерч подхватил отлетевшую душу, трепещущую в предвкушении встречи с той, ради кого разорвала связь с телом задолго до назначенного срока. Она буквально светилась всем спектром эмоций от томительного волнения до беспредельного счастья.
Ощущения физического тела больше не было. Он воспринимал себя целиком, как единую сущность, имеющую лишь "глубину" и "поверхность". Чувства направления не существовало. Предвкушая встречу с Ней, он стремился поскорее свыкнуться со своим новым состоянием, чтобы предстать пред Ее взором не беспомощным младенцем, но преданным защитником и служителем. Он не мог знать, как и чем теперь сможет Ей служить, но если Она взяла его к себе, значит, не зря.
Перемещение завершилось прежде, чем он успел подумать о чем-то еще. Смерч расточился, оставляя его в... пространстве. Без верха и низа, без сторон и краев. Невозможно было определить ни размеры, ни свое положение относительно чего бы то ни было. Нечто неосязаемое, не имеющее ни температуры, ни плотности, ни фактуры, но совмещающее в себе одновременно все цвета, формы и прочие свойства, которые только можно вообразить, содержало его в себе.
Некто мощный, могущественный, невообразимо грозный, злой, голодный, жаждущий разрушать все, в чем есть хоть толика порядка, изменчивый, несомненно родственный содержащей их обоих субстанции соприкоснулся с ним, намереваясь поглотить его целиком, уничтожить, впитать в себя и растворить, не оставив даже воспоминания. Это намерение тот, чей союз души и тела звался Людвигом Цукербротом, ощутил мгновенно и полностью, и от осознания ожидавшей его участи все его существо наполнилось беспредельным, безнадежным, непереносимым ужасом и предчувствием всеобъемлющей боли. Так ощущается страх любого живого существа перед неотвратимой, окончательной гибелью. Он сжался бы в точку, если бы в этом Пространстве существовало понятие размера, он отстранился бы, бросился бы наутек, если бы в этой субстанции было понятие расстояния.