Ариэль
Шрифт:
— Покойник?
— Да, вы правильно расслышали, сильно обгоревший труп мужчины. Его сейчас осматривают.
— Я подъеду меньше чем через час. Ничего не трогайте.
— Не тронем.
Я даже не принял душ, но все равно приехал на место лишь через час и семь минут, поскольку его было трудно найти. Тойвола отлично придумал выставить полицейский наряд у въезда на лесную дорогу, и ребята мне объяснили, как найти нужное место. Пока я ехал по лесной дороге, осенний сумрак стал рассеиваться. После покосившегося металлического ангара дорога
Машина стояла под обрывом таким образом, что была незаметна с дороги. На дне котлована оказалось небольшое озерцо, из которого торчали останки тележки из супермаркета. Подобные песчаные карьеры разбросаны по всей Финляндии-матушке, как будто какой-то невероятно аккуратный и неугомонный торговец продал в каждом уезде по одинаковой кучке песка.
Тойвола, развалясь, сидел в полицейской машине и потягивал кофе из картонного стаканчика. Возможно, утром заботливая жена снабдила его в дорогу термосом и бутербродами с ветчиной.
Мы поздоровались за руку. Добродушный, круглолицый, усатый, светловолосый. Темно-зеленое полупальто из толстой материи, из карманов и рукавов торчат коричневые кожаные перчатки немецкого образца. Фуражка тоже темно-коричневая, со вставками из кожи.
Не представься он, я не вспомнил бы его имени, но лицо было знакомо. Мы с Тойволой вместе слушали какой-то учебный курс. Как называлась дисциплина, я забыл, но оказалось, тему занятий помнил Тойвола.
— Мы вместе посещали курс по самооценке для офицерского состава.
— Точно.
Я не хотел показаться заносчивым, но был не в настроении предаваться воспоминаниям. Моя немногословность Тойволу не огорчила. Он был уже комиссаром и повидал всякого.
— Этот курс был, конечно, тратой денег налогоплательщиков. Мы в нашем возрасте учимся уже на своих ошибках. Одну и ту же ошибку я больше трех раз не повторяю, — сказал Тойвола и тронул меня за рукав.
Я проследил взглядом за его рукой, хотя и сам уже понял, куда идти. За двадцать метров чувствовалась раздражающая ноздри вонь горелой резины, пластмассы и дыма.
Машина была в плачевном состоянии. Пожар уничтожил все настолько основательно, что остатков родной краски не было видно. Обрывки шин свисали с колесных дисков. Стекла полопались, и капот искорежило жаром. Вода, которой тушили автомобиль, пропитала землю, и вокруг образовалось болото, в машине виднелись остатки пожарной пены. Одетый в комбинезон и резиновые сапоги на толстой подошве техник-криминалист ковырялся в багажнике.
Мы остановились у останков машины.
— Мужчина, по-видимому, был жив, когда автомобиль загорелся или его подожгли, — пояснил Тойвола.
Обгорелый труп съежился за рулевым колесом, как будто просто заснул во время езды. Я осмотрел лицо, там уже нечего было опознавать. Потрескавшаяся от жара кожа напоминала сгоревшую в костре сосиску. От автомобиля исходило тепло.
Я с неприязнью смотрел на труп, нарушивший мое четкое умопостроение. Я все время исходил из того, что арендованный «ситроен» найдется неподалеку от Линнунлаулу, то
— Можно увозить тело? — спросил криминалист. — Оно мешает осматривать автомобиль.
Я посмотрел на Тойволу.
— У меня нет возражений, — сказал он.
Я разрешил.
Неподатливое тело с трудом вытащили из пространства между рулем и сиденьем и положили в транспортировочный пластиковый мешок. Покойник лежал со скрюченными руками и ногами, как будто тянулся к чему-то, до чего ему уже никогда не добраться. Двое бойких парней с труповозки легко закинули мешок на носилки и унесли тело. Я успел подумать, что какому-то невезучему судмедэксперту достанется на редкость грязная работа.
Тойвола указал на изогнувшийся каркас сиденья:
— Специалист из пожарной охраны осмотрел автомобиль. Похоже, под сиденьем или в непосредственной близости от него находилось взрывное устройство зажигательного типа с относительно слабым взрывателем. Взрыв был не очень сильным, но водитель потерял сознание, а огонь довершил дело. Он погиб практически сразу. Что думаешь?
— А ты?
— Может быть, задача была сжечь автомобиль, чтобы замести следы, но устройство сработало слишком рано.
Мне показалось, что от недосыпа мой мозг сделался неповоротливым. От усталости я всегда не в духе и не скрываю этого даже от себя самого. Тойвола со своей стороны всячески помогал, поэтому я постарался справиться со своим дурным настроением несмотря на то, что игравшая со мной во сне в пинг-понг девушка из израильской армии была действительно красива и готова на большее, чем просто перебрасываться мячиком.
По дороге на место происшествия я думал о ней. Я не сомневался, что она была неким запоздалым отражением моей поездки в Израиль, со времени которой прошло уже более десяти лет. Я находился у Стены Плача, когда к ней подошла целая армия вооруженных винтовками солдат. Среди них было две женщины, одна — возможно, самая красивая из всех, кого я видел в жизни. Убежден, что именно она послужила прообразом для Песни песней Соломона.
С тех пор минуло больше десяти лет, и, вероятно, эта бывшая лилия теперь — раздавшаяся во всех направлениях матрона в каком-нибудь скучном пригороде Иерусалима. Когда сытно пообедавший инженер по водопроводу и канализации возвращается к шабату домой, его ждут брюзгливая жена и трое откормленных детей в кипах.
Возможно, я просто завидую. Я — еврей-гетеросексуал, которого втайне подозревают в гомосексуальных наклонностях или в какой-то другой ущербности, как и всех одиноких мужчин сорока лет. Для еврея словосочетание «сорокалетний холостяк» еще страшнее — во всяком случае, с точки зрения родственников. Согласно Талмуду, изучение Торы — единственная уважительная причина отложить брак.