Ариэль
Шрифт:
— Мы вынуждены высказать несколько пожеланий, — заметил Силланпяя.
— Что ж, высказать можно.
Рассказ Силланпяя занял минут пять.
— Машина во дворе грузового терминала, — сообщил второй сотрудник с телефоном.
— Хотите поехать с нами? — спросил Силланпяя.
Мы не стали возражать.
Освенцим и Треблинка. В юности я побывал в обоих, путешествуя по карточке «интеррейл». [34] Миллионы евреев были уничтожены, словно животные, заразившиеся инфекционной болезнью. Это породило безграничное море страданий,
34
Интеррейл — проездной билет, позволяющий в течение определенного срока неограниченно перемещаться на поездах по некоторым европейским странам.
35
Когда евреи говорят: «Никогда больше», то подразумевают, что они не допустят повторения Холокоста. Этой фразой евреи из разных стран мира объясняют, почему они выступают за поддержание военной мощи Израиля.
Отношение к государству Израиль было второй извечно щекотливой темой. Заслуживают ли одобрения все деяния израильского государства лишь потому, что за ними стоит Израиль, его политики, руководители и солдаты?
Далеко не все евреи соглашались с силовой политикой Израиля на оккупированных территориях, но с другой стороны…
Многие из нас балансируют, как Тевье-молочник, между традициями и любовью к родине. С одной стороны — да… С другой — нет…
Когда армия Израиля ракетным ударом убила двух предводителей «Хамас», некоторые мои сослуживцы спрашивали, как я отношусь к этому. Я вынужден был присоединиться к евреям, позиция которых так и выражается: «с одной стороны… с другой стороны…».
Но всему есть предел. Несколько граждан Израиля участвовало в серии преступлений, повлекших гибель уже восьми человек. Хоть я и еврей, но чувствовал, что граница перейдена, и мне было легко выбрать сторону.
— Идут! — сказал Симолин.
Я, Симолин и Силланпяя сидели в международном транзитном терминале аэропорта Хельсинки-Вантаа и пытались изобразить на лицах безразличие. Мы довольно правдоподобно играли роль бизнесменов средней руки, собравшихся за границу для заключения не самых мелких и не самых крупных сделок.
Я сразу узнал женщину, хотя на ней была форма стюардессы авиакомпании «Эль-Аль». Это была та самая дама, которая выгуливала собаку в парке Сибелиуса.
Вместе с ней шел мужчина лет тридцати в форме второго пилота «Эль-Аль». В руке он держал черный кожаный портфель.
Я опустил веки, прикрыл лицо ладонями и изобразил дремлющего бизнесмена. Я слышал, как женские каблучки процокали мимо. Подождал секунду и открыл один глаз. Женщина и мужчина остановились у выхода на посадку авиакомпании «Эль-Аль».
— Пошли, — сказал Силланпяя,
Я видел, как мужчина попытался открыть стеклянную дверь, за которой начиналась «кишка», ведущая к самолету, но выход оказался заперт.
Мужчина сказал что-то сотруднику аэропорта и одновременно заметил нас.
Он снова вцепился в дверь и сильно рванул ее. Дверь дрогнула, но не поддалась. Женщина попыталась помочь, но было поздно.
Силланпяя предъявил полицейское удостоверение и объявил, что они оба задержаны. Женщина попыталась улыбнуться и удивленно спросила, в чем дело.
— Пройдемте с нами, узнаете.
— Самолет вылетает.
— Пройдемте, это ускорит дело.
К нам подскочил сотрудник авиакомпании «Эль-Аль», громким голосом потребовавший разъяснений. Полицейский аэропорта крепко взял его и чуть не насильно отвел в сторону.
— Я только доложу капитану, — сказал мужчина и достал мобильный телефон. Я выхватил аппарат у него из рук.
— Я требую, чтобы вы немедленно позвонили в посольство Израиля, — решительно заявила женщина.
Мы провели обоих в помещение таможенной службы, где их и вещи досмотрели. После этого Силланпяя приказал разместить задержанных по камерам отдела полиции аэропорта так, чтобы они не могли разговаривать между собой.
Ящик ждал нас в багажном отделении аэропорта. Прочный фанерный ящик длиной метр с лишним, около восьмидесяти сантиметров шириной и полметра высотой. В транспортной накладной было указано, что в нем находится компьютерное оборудование.
Сотрудник грузового терминала по просьбе Силланпяя принес монтировку. Силланпяя отпустил его и только после этого взломал замок, опечатанный пломбой дипломатической почты посольства Израиля.
Внутри ящика, завернутый в упаковочный полиэтилен с пупырышками, лежал седой человек. Его рот закрывала повязка. Мужчина был привязан к крюкам на стенках ящика за руки и за ноги так, что не мог шевельнуться. Казалось, он без сознания.
— А теперь выясним, кто ты, черт тебя дери, такой, — сказал Силланпяя.
Глаза мужчины оставались закрытыми. Я попытался прощупать пульс у него на шее. Сердце билось медленно, но ровно. Силланпяя самодовольно улыбнулся и протянул руку:
— Будем квиты?
Я пожал руку.
Симолин осмотрел мужчину и его тесное убежище.
— Теперь последует международный скандал. Или как?
Мы оба посмотрели на Силланпяя.
— Не обязательно.
— Как это? — удивился я.
— Не надо об этом трубить на весь мир. Каждый шаг необходимо тщательно обдумать. Если хорошо сыграть, то у нас в руках — золотой слиток.
— Что ты называешь игрой? — поинтересовался я.
Я больше всего боюсь, когда черное или белое начинают сглаживать до серого. Я ведь полицейский, а полицейский не играет и не торгуется, разве что в буквальном значении этих слов.
— Ты хочешь выторговать скидку на апельсины?
Силланпяя сразу понял, что ему следует осторожнее подбирать слова. Мы знали слишком много, поэтому с нами приходилось считаться. Я был руководителем расследования и отвечал за информацию по делу. Начни мы играть по-настоящему, все козыри оказались бы в моих руках.
— Я имею в виду, что следствие еще не закончено. Во всяком случае, твой друг Каплан все еще в бегах.
— Если вы все время следили за израильтянами, то у тебя, вероятно, есть информация, где он может быть.