Арифметика подлости
Шрифт:
Она развернулась, но Кеба схватил ее за плечи, прижался к ее спине, зашептал в самое ухо:
— Ты хочешь сказать, что в данное время у тебя никого, кроме меня, не было?
— Естественно, не было. Все, теперь я могу идти?
— А почему ты сразу сказала 'двое'?
— Потому что двое. Всего двое. У меня был когда-то Арнольдик. Потом были вы. Что еще?
— Двое? Всего двое? То есть всего-всего, совсем двое? И что, до Арнольдика никого не было?
— Не было, — вздохнула Марина. — Не было. Я слишком поздно лишилась девственности — никому не была нужна, кроме Арнольдика.
— И меня, — растеряно добавил
Он знал! Она, конечно, здорово прикидывалась, но он чувствовал, что не все так просто! Иначе не могло бы ему быть с нею так хорошо. Шлюха и душевный уют — понятия несовместимые.
— И вас, — согласилась она. — Но вы у нас не слишком разборчивы, об этом весь институт знает, так что ничего удивительного, что и я вам сгодилась.
Кеба пропустил ее тираду мимо ушей. Развернул к себе, взглянул в глаза, пытаясь прочесть то, что до сих пор от него ускользало:
— Хорошо, допустим. Я верю, что у тебя никого не было, кроме меня и долбанного твоего Арнольдика. И вообще, пошел он на хрен, твой Арнольдик, он меня больше не интересует. Почему ты пришла ко мне?
— Что значит 'почему'? А зачет? Мне Ольга сказала, что вы принципиально не поставите мне зачет без отработки. Вот я и пришла шваброй махать.
— А чего же не махала?
— Так вы же сами усадили меня за стол, журнал заполнять! Забыли, что ли? А потом, когда руки мне на плечи положили, вот тут я и поняла…
— Что поняла?
— Что, что… А вы что?
— Что хочу тебя сию секунду. А ты?
— А я поняла, что погибель моя пришла. И не ошиблась. Да только к чему это все теперь? Не травите душу, Геннадий Алексеич, идите уже к своей Оленьке.
— Подожди, не отвлекайся. Что значит 'погибель'?
Ну зачем он пришел, зачем?! Маринка уже переплакала: главное ведь первую ночь с бедой переспать, потом будет легче.
Вокруг суетились люди, могли среди них оказаться и знакомые — она ведь всю жизнь прожила в этом микрорайоне, и, уж если не лично, то по крайне мере визуально очень многих знала. Но в данный момент не думалось ни о ком, никого словно и не существовало, только он, только Гена. Ну зачем он пришел, зачем рвет душу? Ведь и так больно, без его расспросов!
— Отпустите меня, Геннадий Алексеич, не мучайте. Без вас тошно.
— Верю — бледная, как моль.
Ого, комплимент!
— А вы не смотрите! Оленькой своей любуйтесь.
— Ответь мне на главный вопрос: почему ты пришла во второй раз? Ты же знала, что просто так я тебя уже не выпущу.
— Да что ж вы в душу-то лезете?!! Потому что дура, вот и пришла! Знала, все знала! Да только отказаться уже не могла. Потому что влюбилась, как последняя идиотка, в самого настоящего бабника, да еще и практически женатого!
Вырвалась было, да Кеба тут же снова схватил за плечи, задышал в ухо жадно, как в каморке, бывало. Ее снова прошило молнией. Всегда так: стоит ему прикоснуться — и Маринка теряет остатки разума.
— Господи, да оставьте же вы меня, наконец, в покое! Сказала же — я не собираюсь мешать вам, ничего я Ольге не скажу, женитесь спокойно. Только оставьте меня в покое! Хватит издеваться. Вы получили подтверждение моей дурости. Да, влюбилась! Да, знала, что у вас есть Оленька, знала, что мне не видать вас, как своих ушей. Ну и пусть! Зато у меня
— Доволен, — удовлетворенно кивнул Кеба. — Почти. Если б ты мне еще объяснила, почему вела себя, как шлюха, я был бы совсем доволен. Почему ты каждый раз подчеркивала, что приходишь ко мне только за отработкой зачетов? Что отдаешься только за мой автограф в твоей зачетке? Почему ничего не сказала о беременности, почему я узнал об этом только от Ольги? Почему?! Почему ты заставила меня думать, что ты — самая обыкновенная шлюха?
— Почему-почему? Не хотела, чтоб вы поняли, какая я наивная дурочка. Не хотела, чтоб вы смеялись надо мной. Чтобы думали, что я хочу поймать вас в ловушку на беременность, заставить жениться. Я ведь знаю ту историю с залетевшей студенткой. Ее все знают, об этом по институту легенды ходят. Ну что еще вам от меня нужно?!!
— Больше ничего, спасибо, — развернулся, и пошагал в сторону Ольгиного дома.
А Марина осталась реветь на остановке.
***
— Генка, — обрадовалась Ольга. — А почему без звонка? Я бы хоть в порядок себя привела.
Именно такой Кеба и представлял ее в халате — непричесанная, волосы дыбом, из-под халата выглядывает мятая ночная рубашка. Его передернуло — брр, и правда: халат и Оленька несовместимы.
Она повернулась и пошла в комнату. Так и есть, халат рваный — из разошедшейся строчки в пройме рукава проглядывала все та же ночная сорочка.
Уже из комнаты оглянулась на оставшегося в прихожей гостя:
— Чего ты там застрял? Проходи, сейчас чайку организую.
— Я ненадолго. Ты меня, Оленька, извини, сволочь я последняя, осознаю, но я не могу на тебе жениться. Понимаю, что уже поздно — гости приглашены, зал оплачен, потрачено море денег. Но свадьбы не будет. Я не могу теперь на тебе жениться.
Земля разверзлась под ногами. Или с землей все в порядке — просто ноги стали ватными?
'Теперь'? Что значит 'теперь'? Теперь, когда он узнал о ее небольшом загуле с Бубновым? Ну, спасибо, подружка! Вот и верь после этого людям.
— И ты ей поверил?! Ты поверил, что я вот так, запросто, могу трахаться с первым встречным прямо в подъезде?
В голове билась одна мысль: мать убьет, даже гадать не нужно. Нельзя его отпускать! Тем более что от Бубнова ноль толку: бегает от нее, гад, аки девственница от фаллоимитатора. Кеба вновь стал завидным женихом. Нельзя его упускать, нельзя! Или в загс, или на кладбище — третьего не дано.
— Как ты мог поверить, Геночка, любимый?! Да это же Маринкины козни, как ты не понимаешь? Она просто завидует нашему счастью! Сам подумай — откуда она могла бы знать, даже если это и произошло бы на самом деле? Это же полный абсурд, ее там даже не было! Я просто рассказала ей, что мы с тобой ходили к Бубнову на день рождения, и там ты сообщил о нашей свадьбе. А она уже придумала такие гадости. Как ты мог поверить? Разве я смогла бы когда-нибудь изменить тебе с твоим же лучшим другом? Да еще практически на твоих глазах, при стольких гостях? В вонючем подъезде?! Генка, любимый, что ты говоришь? Как ты мог в это поверить? Ты же знаешь, как я тебя люблю! Да мне твой Бубнов на фиг не нужен!