Арифметика подлости
Шрифт:
Часть вторая
Расплата
Жизнь шла своим чередом. Скромная свадьба, волнения Кебы под окнами роддома остались позади. Начиналась обычная семейная жизнь.
В 'педульку' Кеба уже не вернулся. Если менять жизнь — то круто. И то сказать: попробуй прокормить семью на преподавательскую зарплату. Однако от спорта далеко не ушел. Для старта дали ему полставки в Школе Олимпийского Резерва, а дальше выкручивайся, как умеешь. Он и крутился потихоньку: там секция вольной
Единственное, что серьезно омрачало семейную жизнь — это отношения Марины со свекровью. Вернее, их отсутствие. Не приняла Ирина Станиславовна невестку. И сыну не могла простить, что он ради этой вертихвостки бросил Оленьку. У Кебы так и не хватило духу рассказать старикам, что к чему. Язык не повернулся открыть правду. Те и по сей день считали, что свадьба с Оленькой расстроилась из-за Маринки: она, бесстыжая, подлегла под почти женатого мужика, да и подцепила его на старый, как мир, крючок. А от него ли беременна — поди узнай. Он-то, дурачок, поверил, а бабушка на внучку спокойно смотреть не может: всё чужие черты выискивает, чтоб невестку носом ткнуть: подкидыша принесла! А ведь Оленька такой хорошей женой Гене была бы!
Эта тема непременно поднималась вновь и вновь, стоило только старшим Кеба навестить сына. Тот дипломатично переводил разговор в другое русло, спуская на тормозах неприятные для всех воспоминания. Марина сначала относилась к этому с пониманием. Надеялась — пройдет время, и свекровь забудет так и не ставшую невесткой Оленьку. Прикипит душой к внучке — никого другого уже не захочет.
Однако время шло, Светка уже вовсю лопотала 'Буся-бубуся', а бабушка по-прежнему смотрела в ее сторону с подчеркнутым подозрением. Марина не один раз поднимала перед мужем вопрос: сколько можно?! Но ничего не менялось: Гена берег нервы родителей.
Надо сказать, это был единственный повод для ссор в их семье. В остальном — тишь да гладь. Светка росла, уверенно передвигалась на 'четырех точках' по небольшой их квартирке. В положенное природой время встала на ножки, засеменила, так и норовя упасть, но каким-то чудом удерживаясь в вертикальном положении. Марина разрывалась между всюду сующей любопытный нос дочерью, и хозяйством. Гена с утра до вечера пропадал то на одной, то на другой работе. Работа у мужика физическая, питаться нужно полноценно. И вообще, он большой, а большому много надо. Целыми днями она что-то парила-шкварила, затевала то блинчики, то пирожки. Раньше и не подозревала в себе тяги к кулинарии, не догадывалась об истинном своем призвании: зачем ей та школа, неужели кроме нее некому учить сопливую ребятню правильно писать слово 'мировоззрение'? У Марины есть более важное занятие — доченьку растить да мужа обихаживать. Именно они для нее — весь мир. Вся вселенная без труда уместилась в маленькой однокомнатной квартирке.
***
Боль была невыносимой.
Кеба предал ее. Да что Кеба — ее предали все. Кеба, Маринка, Бубнов. Даже мать.
Когда разнеслась весть о женитьбе Кебы на этой сволочи, стало понятно, что к чему. Сначала-то Оля думала, что Генка ей так отомстил: дескать, ты дала моему другу, тогда я женюсь на твоей подруге. Однако когда у Маринки брюхо на нос полезло — отпали всякие сомнения: эти двое уже давно снюхались за Оленькиной спиной.
Еще совсем недавно Кеба даром не был ей нужен. Воспринимала его как кару небесную: как же, есть ведь и получше
А теперь Генка женился на предательнице Маринке. Два сапога пара — они оба предали Олю. Оба. Но Маринку она ненавидит, а Кебу еще больше любит, чем раньше, когда он ей с потрохами принадлежал.
Жизнь изменилась круто, повернувшись к Оленьке неласковой стороной. Еще вчера все радости мира были к ее услугам. Ну, почти все. А сегодня все иначе. Маринка из лучшей подруги превратилась во врага номер один. С Кебой все понятно: видит око, да глаз неймет. Оттого и хочется его еще больше, что недосягаем стал. И пусть она понимает природу этого явления — что это меняет?
Плюс ко всем радостям мать. Вернее, минус. Потому что отношения с нею теперь стали еще хуже. А самое невыносимое то, что мать без конца твердит, будто Ольга сама все рассказала Кебе. Оленьку это ужасно злило. Да что ж она, дура, что ли? С какой бы радости она стала с ним так откровенничать? Маринка виновата, и только она. А Оленька тут — сторона пострадавшая.
Еще вчера она была свободна от материного присмотра. Можно было не ночевать дома, не отчитываясь при этом, с кем спишь. Подразумевалось, что с Генкой, но кто это контролировал? Никто. Значит, можно было спать с кем угодно. А она так бездумно прошляпила золотые деньки. Вместо того чтобы найти кого-то для души, зачем-то за Бубновым таскалась. Как дура последняя.
Теперь же оставалось лишь вздыхать о потерянном времени. Потому что о былой свободе не приходилось даже мечтать — настолько мать прижала ее к ногтю.
Про побои и говорить нечего: Оленька до сих пор не верила, что жива осталась. До конца лета из дому не выходила — вся рожа в синяках. Чем только ее мать ни охаживала! И солдатским ремнем, и пряжкой, и шваброй. Даже утюгом пару раз приложила. Слава Богу, что не сильно — только зуб передний выбила. А то ведь и угробить могла. Ну а тряпкой по роже — это разве мордобой? Так, одна сплошная ласка.
К концу лета мать перестала бить по морде, чтоб к началу учебного года синяки сошли. Била уже только по телу — там никто не мог заметить следов. И впрямь никто: даже если бы Оленька ухитрилась выкроить для этого дела часок-другой — где найти такого 'колокольчика', что соблазнился бы на ее панталоны с начесом?! Ненавистные детские трусы отправились на помойку. Вместо них мать накупила жуткие панталоны до колен, в каких только старухи ходят. Так всегда: мечтала ненавистные детские на взрослую 'Недельку' поменять, а вместо этого в 'Советской пятилетке' ходить пришлось. Раньше она ловко так из трусиков выскакивала, чтоб ни один 'колокольчик' их не увидел. А из этих попробуй выпрыгни.
В общем, плюс на минус поменялся.
Все было плохо. Из дому разрешалось выходить только в институт. Пятиминутное опоздание каралось усиленной поркой. Все вечера дома. Даже когда матери удавалось поймать на свои увядшие прелести очередного кобелька — Оленьке приходилось сидеть дома и слушать стоны, доносящиеся из-за стены. Что можно придумать хуже этой пытки?
Оля, было, попробовала рукоблудие. Однако вместо удовольствия испытала лишь ненависть к морковке. Нет, настоящего мужика никакие имитаторы не заменят. Особенно когда на настоящий вибрирующий денег нет — не попросишь же у матери. И приходится использовать подручные средства и материалы.