Аркадий Северный, Советский Союз

Ефимов Игорь Макарович

Концерт этот примечателен также и тем, что послужил поводом для ещё одной записи. Вот что вспоминает об этом Владимир Ефимов: "Копии этого концерта быстро разошлись. И когда одна из них попала к Фуксу, он зашёл ко мне и с грустью сказал: "Старик, Маклак нас обскакал. Он записал Аркадия с ансамблем на квадро." После этого я раздобыл статью, как сделать магнитофон высшего класса, и я его таки сделал". Конечно, в том, что "конкурирующая фирма" Фукса почти моментально узнаёт об этой записи, ничего удивительного нет. Гораздо более примечательным представляется нам тот момент, что вопрос о "лидерстве" у питерских деятелей подпольной звукозаписи, как видите, целиком находился тогда в области технического обеспечения! О преимуществе того или иного репертуара речь, по-видимому, вообще не шла, — поскольку ещё не использованные резервы советской неподцензурной песни казались тогда воистину бесконечными. То же самое можно сказать и о музыкальном сопровождении. Произведённые записи наглядно показали, что с профессионалами из питерских

ресторанов можно делать самую разнообразную и интересную музыку. Ну, а Северный — он всегда Северный. Так что Фуксу нужно было решить только технический вопрос, для того, чтобы теперь уже в свою очередь "обскакать" Маклакова. И как только Ефимов с этим вопросом справляется, Фукс готов делать новую запись.

Состоялась она также весной 1976 года, и в уже известном нам актовом зале "Ленпроекта". Разумеется, Фукс не удерживается от того, чтобы посвятить её "конкурентам": "Посвящается Сергею Ивановичу, Дмитрию Михайловичу, Володе Мазурину…" Кстати, эта часть вступления сохранилась лишь в незначительном числе имеющих ныне хождение фонограмм. Кто, когда, и с какой целью её вытер — остаётся только гадать. Зато другая часть всем прекрасно известна, ведь именно она дала имя этому концерту — "Памяти Кости-аккордеониста". Того самого Кости, при участии которого была произведена первая запись с Сашей Резником, и который трагически погиб менее чем через год после неё.

Музыканты на это мероприятие приглашаются в основном те же, что были на "Первом одесском", однако Владимир Васильев решает, что концепцию "одесского джаза" надо творчески развивать, и приглашает в состав ансамбля ещё один смычковый инструмент — виолончель. А кроме того, Рудольфу Фуксу приходит в голову идея сделать из этой записи настоящий концерт! Для чего в зал приглашается несколько десятков человек "публики" (своей, разумеется); а Аркадия обряжают в тельняшку и канотье и снабжают бутафорским пистолетом. "Натуральный бандит"! А как же иначе? Ведь мы снова-таки в "Одессе".

И именно про неё звучит первая песня, написанная Фуксом специально для этого концерта:

Никто не спорь со мной, я человек упрямый, Такого города на свете не сыскать, Недаром все его зовут "Одессой-мамой", А слово "мама" надо понимать!

А после этого начинается и впрямь почти театральное действо. "В этом концерте меня сопровождает мой любимый ансамбль под названием "Четыре брата и лопата". Следующая песня как раз и посвящается музыкантам, сопровождающих меня в данном путешествии по старой Одессе…" Разумеется, у ансамбля, уже не в первый раз аккомпанирующего Аркадию Северному, должно быть имя! [9] Вот Рудольф Фукс и присваивает ему это звонкое прозвище, взятое из одесского фольклора — не то из анекдота, не то просто из какой-то идиомы. А дальше оказывается, что эти "четыре брата" — герои знаменитой одесской песни про свадьбу в доме Шнеерсона — Насума, Лёва, Хаим, Абраша… А лопата, впрочем, все, безусловно, помнят это, ставшее уже классическим и крылатым объяснение Аркадия. "Лопата таки, вероятно, это я. Потому что перелопатил все одесские песни!"

9

При записи "Первого Одесского концерта" в январе 1975 года Владимир Ефимов предложил дать этому, тогда ещё безымянному ансамблю имя "Бандиты", но такое название не было поддержано ни Фуксом, ни Аркадием, ни музыкантами, и в историю не вошло. Оно всплыло только через двадцать лет в книге Михаила Шелега (М. Шелег "Аркадий Северный. Две грани одной жизни". М., Издательство "ННН", 1997, с. 78.), на основании рассказа того же В. Ефимова.

В общем, это действительно самое что ни на есть "путешествие по старой Одессе". Каковым, собственно, и задумывался этот концерт.

Владимир Ефимов вспоминал, как они с Рудольфом составляли программу этого "путешествия" — подбирали песни, старались выстроить их в какой-то логической последовательности, сочиняли пояснительные реплики, пытаясь как-то связать песни и сделать концерт цельным произведением. И хотя сценарным, как памятные "Музыкальные фельетоны", этот концерт не стал, но "путешествие", тем не менее, получилось. Несмотря на то, что подавляющее большинство исполняемых здесь песен уже пелось Аркадием ранее под гитару, но в таком стильном музыкальном сопровождении, под этот знаменитый "одесский джаз", они действительно прозвучали очень колоритно.

И вот — концерт закончен, и Северный произносит свои прощальные слова: "Ждите меня таки в гости в Одессе, а Косте… Царство ему Небесное! Пусть ему земля будет пухом! Спасибо за внимание! До новых встреч, дорогие товарищи!"

Но в Одессе Северного на этот раз так и не дождались, потому как. Фукс и Северный решают продолжить "делать Одессу" в Питере.

У них уже готова программа ещё одного концерта, который состоялся в начале лета опять же в "Ленпроекте". А вот ансамбль, играющий в этом концерте, оказался не совсем обычным! Ефимов на этот раз в организации записи не участвовал и поэтому пришлось пригласить уже тесно сыгранный коллектив "фуксовских" "Жемчужных" —

Архангельского, Маслова и Фёдорова. Но оказалось, что на этот раз им предстоит сыграть в другой роли, и выступить под другим именем. Поскольку Фукс решает продолжить свой выдающийся проект, и сделать очередной, третий по счёту, "одесский концерт", то и ансамбль, разумеется, должен носить уже заявленное ранее название "Четыре брата и лопата" и никакое другое! Но какой же "одесский концерт" и "Четыре брата" без колоритнейшего пианиста Александра Резника?! И, конечно, за клавиши приглашают именно его.

Усилия организаторов и музыкантов не пропадают напрасно, и "Третий одесский" оказывается очень своеобразным концертом. В первую очередь уже тем, что он хоть и "одесский", но по репертуару очень мало похож на предыдущие концерты этой серии. Одесской, да и вообще блатной классики здесь совершенно нет: концерт по крайней мере на три четверти состоит из песен, написанных Фуксом (причём, в черновом сценарии этого концерта, сохранившемся у Рудольфа Израилевича, оригинальных песен было запланировано раза в два больше!). В том, что у Фукса хорошо получаются стилизации под блат, или за Одессу-маму, можно было убедиться уже не один раз, — а в этом концерте его талант разворачивается во всю мощь:

Вернулся-таки я в Одессу,Иду-таки подобно бесу,И пяточки о камешки чешу,Подмёточки таки сопрели,Колёса таки еле-елеНа пятках моих держатся, но я спешу…

А следом — ещё целый "залп" замечательных песен: "Милости просим", "Дядя Ваня", "Скокарь", "Я родился на границе", "Сидели мы с керюхой". впрочем, пришлось бы перечислять все песни этого концерта! Они моментально становятся народными, подхватываются и исполняются в самых разных концах Союза. Конечно же, этому в большой степени способствует и мастерское исполнение Аркадия. И музыка. Ведь это "Четыре брата", и, разумеется, это опять он — классный одесский джаз! С неповторимым колоритом и шармом, и тем же самым "эффектом присутствия" в старой Одессе. Под такое дело песни были просто обречены на успех. Да и в технике игры новые коллеги Резника не подкачали, и в этом концерте вновь звучат сложные и красивые аранжировки, на высоком уровне сыгранности — не "из-под волос", как говорят джазмены. И, как уже стало традицией у "Четырёх братьев", после каждого куплета идут довольно большие проигрыши. Музыканты действительно постарались, чтобы советские люди могли послушать эту музыку, которую в СССР никто тогда не играл.

Да и сам Рудольф Фукс очень высоко оценивал этот концерт, и, по воспоминаниям современников, говорил: "Я сам на себя удивляюсь — что мы сделали!". Мы же не рискнём присваивать этому концерту какие-либо "превосходные" эпитеты, но, тем не менее, признаем, что он вошёл в число лучших образцов классики советской неподцензурной песни.

Однако, надо сказать, что далеко не во всех затеях Фукса Северному удавалось принять полноценное участие. И если "зигзаг" с концертом памяти Вертинского ещё объясним творческими экспериментами, то в концерте "На проспекте 25-го Октября" Аркадий "пролетает" совсем по иной, банальной и печальной, причине. А ведь задумано опять было совсем неплохо — "нэпманский" концерт, из тех самых песенок, про которые когда-то сам Северный говорил: "Что-то мы уклонились от блатной лирики в сторону салонно-мещанских романсов.". Фукс пишет художественное вступление, сочиняет несколько песен, собирает вместе с Виктором Кингисеппом музыкантов, — а это тоже оказывается непростым делом. После гибели в автокатастрофе Леонида Вруцевича от записей в "Ленпроекте" пришлось отказаться, и решили записывать дома у Драпкина, на Среднем проспекте Васильевского Острова. К музыкальному сопровождению Фукс подходит творчески: несмотря на то, что у Драпкина дома стоит пианино, его решают не использовать. Фоно прекрасно шло в музыке "одесских концертов", а здесь-то нас приглашают в Питер времён НЭПа! Должен же он отличаться от Одессы. Но электрооргану в "двадцатые годы", по своей сути, делать нечего, поэтому приходится теперь Владимиру Лаврову играть на аккордеоне. Драпкину же остаётся только взять в руки гитару. Но вот музыканты всё-таки собраны, можно начинать. а где же Аркадий?

"… А Аркадия нет и нет. Время идёт, и пришлось мне самому начинать. Хотя первую песню "В этот вечер на проспекте" должен был петь Аркадий. Вскоре и он явился… Вообще никакой. Положили его спать, так там и в концерте говорится: "Аркадию Северному, который спит за шкафом…" — вспоминает о событиях того вечера сам Рудольф Фукс. В итоге Аркадий спел одну-единственную песню — "Блины", растянув её до невозможности, совсем не в соответствии с режиссёрскими задумками. И, видимо, в результате подобных казусов Фукс в какой-то момент убеждается, что на тот уровень, который был достигнут в "одесских концертах", выйти не получается, а делать хуже — не имеет смысла; и решает пока отложить записи с Северным до лучших времён. Увы, для Рудольфа и Аркадия такие времена уже не наступят. Эта страница творчества Северного закрывается — великолепно задуманная и исполненная одесско-блатная легенда навечно останется в золотом фонде классики жанра, но продолжена больше не будет.