Аркадия
Шрифт:
– Договорились. И я тоже хотел спросить…
– Давай.
– Что там за занимательный факт про Куинджи?
Я улыбнулась, а ледяная стена между нами истончилась и накренилась, как если бы вдруг наступил март, обдал обломки зимы первым зноем, наполнил глухую тишину птичьим пением.
– Запомни этот вопрос. В машине задашь.
– Ладно. А ты что, реветь собралась?
– Н-нет, – пробормотала я.
– А чего глаза блестят? И почему ты так странно дёргаешь носом?
– Просто я… я его почесала… рукой, которой ела перец… Илюха,
– Подуть?
– Да! – взвыла я. А когда он обхватил моё лицо ладонями и действительно подул на нос, добавила: – От тебя луком пахнет.
– Сама просила положить побольше!
– Так я не думала, что тут такая эротика начнётся.
– Эротика была, когда ты заглотила полторы шаурмы, глубо…
– Тсс! Будешь петросянить –яна тебя дыхну! А во мне так-то луковых колечек больше!
Илья усмехнулся, а я вытаращила глаза и застыла каменной глыбой.
– Ты чего? – спросил он.
– А всё прошло, – соврала я.
Ни черта не прошло, нос всё ещё горел, и очень хотелось подышать молочком, но Ильяусмехнулся, впервые за всё время усмехнулся, и на небе вспыхнула звезда, начала собирать вокруг себя новую галактику, и остальное вмиг стало таким неважным.
А ещё его тёплые ладони лежали на моих щеках – просто, невинно, привычно, неправильно, правильно. И я горела всем телом.
– Смотри, береговая охрана! – вдруг воскликнул он. – Валим отсюда!
– Что? Где? – принялась испуганно озираться я, вскочив на ноги, но он уже схватил меня за руку и тащил за собой с пирса. Хоть и никакой береговой охраны, конечно, не было.
Русский живописец Архип Куинджи считал себя птичьим избранником. Ежедневно в полдень, как пушка ударит, он выходил на крышу своего петербургского дома, кормил слетавшихся со всего города ворон, галок и воробьёв и подолгу с ними беседовал, уверяя, что пернатые друзья прекрасно его понимают. Больных и ушибленных птиц он уносил в мастерскую, лечил и выхаживал, даже самостоятельно сделал голубю трахеотомию, вставив в горло трубку. За столь нестандартную привязанность к птицам его считали сумасшедшим и высмеивали, и однажды в петербургской газете появилась карикатура, на которой он прямо на крыше ставил клизму вороне. Самому Куинджи карикатура показалась странной – почему процедуру делают на улице? Ведь птица может улететь!
Об этом я рассказала Илье по пути домой. И зажгла вторую звезду.
А тётя назвала котят Патрия, Деде, Минерва и Мария-Тереса.
Не знаю почему.
__________[1] Боккони – университет им. Луиджи Боккони, престижный частный вуз в Милане; признан одной из ведущих мировых школ делового администрирования (бизнес-школ). Бакалавриат в итальянских вузах обычно длится 3 года, обязательным требованием при поступлении является наличие у абитуриента 12-летнего образования. Россиянин с 11-летним школьным образованием может добрать недостающий год одним курсом по той же специальности
Глава 8
Поздним утром воскресенья я вышла из леса прямиком к дыре в заборе. Точнее, к тому углу, где она когда-то была, но за минувшую ночь никаким волшебным образом на своё законное место не вернулась, да я и не надеялась. Признаться, я вообще не очень понимала, на что надеялась, снова согласившись помочь Илье с покраской, а времени подумать у меня не было: сначала я впервые за несколько дней крепко спала, а потом встала, собралась и просто пришла к дыре в заборе.
Я обхватила пальцами доски и заглянула во двор. Высоко поднявшееся солнце заигрывало с пушистыми макушками сосен, пуская по песку позёмку бликов; духмяный лесной ветер с тихим стуком ронял иголки на крышу дома, а из распахнутого кухонного окна вырвалась занавеска, дёрнулась несмело, и я улыбнулась.
Скрипнула дверь, на крыльце – откровенно недоделанном, кстати – появился Илья, и мы тут же уткнулись друг в друга взглядами, облегчённо и радостно, соскучившись за ночь... ну, по крайней мере, я смотрела именно так.
– Долго будешь там стоять? – спросил он.
– А что, мешаю?
– Да нет, стой, раз нравится. Но у меня есть для тебя дело поинтереснее.
– Знаю, знаю, – проворчала я, отважно залезая в зазаборные буреломы, цепляясь лямкой комбинезона за какую-то ветку, но чудом добираясь-таки до калитки в целости и сохранности. – Красить.
– Это да, – подтвердил Илья. – Но сначала вот.
Он спустился с крыльца и протянул мне вчерашний контейнер с печеньем для Тузика. Я подошла ближе, сняла крышку и обнаружила нетронутые овсяно-печёночные сердечки.
– Ему что, совсем не понравилось? – с грустью спросила я у Ильи.
– Он о них ещё не знает, – ответил тот хитро. – Я подумал, что раз ты старалась, то тебе и угощать.
– Туда высыпать? – кивнула я в сторону пустой металлической миски у стены, но Илья мотнул головой, и я долго-долго смотрела ему в глаза, прежде чем осознать, что он задумал, а затем возмущённо воскликнула: – Ага, чтобы он отгрыз мне пару-тройку рук?!
– Знаешь, Малевич, это было бы крайне невыгодно в первую очередь для меня.
Илья вдруг свистнул – да так громко, что стайка мелких птиц взмыла в небо с ближайшего дерева. Я тоже встрепенулась, настороженно посмотрела по сторонам, но время шло, а Тузик упрямо не появлялся.
– А он где-то рядом?
– Без понятия.
– Но если ты зовёшь его свистом…
– Волки слышат звуки на расстоянии километров десяти, это в лесу. А если средняя скорость волчьего бега составляет пятьдесят километров в час, то…
– Ой, нет, я знаю, что ты умный, но только не математика, пожалуйста, – скривилась я.