Арктический экзамен
Шрифт:
— Какие там, понимаешь, права! Канючить обыкновенным образом придется. Мое начальство — не ближний свет, в Москве, твое отрапортовало о сдаче судна заказчикам и руки умыло, а расхлебывать теперь мне придется.
— Ну, раз взялся! — утерся салфеткой Глушаков.
— Какое там взялся! Сдал энергопоезд заместителю, и пожалуйста — командировка, кораблем командовать! А я лужи босиком не переходил…
За столом засмеялись. И было в этом смехе что-то семейное, пропала первоначальная натянутость, и Виктор подумал: неплохой вроде
О драке Борисов пока помалкивает: сам же напоил «адъютантов». А в тех ревность, что ли, разыгралась: кто ближе к начальству?
«Не в ревности дело! — хмуро размышляет Виктор, наблюдая за парнями в раскрытую амбразуру камбуза. — Вот заработал отметину под глазом, да что отметина, разве дело в ней! В Васе?» Знал он про Васю немногое, но, может быть, главное: драка для парня — дело рядовое, привычное, он и в лагере отсидел за драку.
Да что-то не поворачивается душа сердиться на Васю…
— Кока не бить? — приветствовал он его на следующее после драки утро, поправив темные очки.
— Ты извини, Виктор… Я же нечаянно!
— Нечаянно?.. Ну ладно, со мной ты можешь и поладить, а как с командой, с остальным народом? Глушаков всерьез обещает «поднять вопрос» и будет прав, если тебя выгонят… Библиотекаря-то за что отметелил?
— А за дело… Я ему чуть не каждый день по шее поддаю, а он как ни в чем не бывало опять в каюту стучится: пошли, мол, опохмелимся… Вмешались только зря. Я с ним своим законом…
Что-то не договаривал Вася, «темнил». И Виктор опять интуитивно догадывался: не просто взбалмошная, хмельная потасовка разыгралась вчера между адъютантами начальника. Сердцем чувствовал — не просто!
— У нас таким фраерам темную играли. Одеяло на голову и — по ребрам… Разбирайся потом, с какой стороны кулак прилетел!
— Вася!..
— Да что — Вася!.. Он, гад, в трюм повадился за стиральным порошком. Старухам на берегу загоняет. Понял?.. Дефицит!.. Только — никому пока, прошу тебя, Виктор, как человека… Вот — дешевка! Хапать у себя дома! Не — ет, я с ним на своем кодексе потолкую…
«Надо ж! — подумал Виктор. — На кулаках решил «растолковать» Вове, как надо уважать корабельное имущество!.. Ну, Вася!..»
И дал он парню слово — «не поднимать пока шум». Пока…
— Обсудим на общем собрании твое поведение, Милован! — услыхал он строгий голос Борисова. — Обсудим!
— Ого! — удивляется Вася. — Обсуждайте! Подумаешь.
— Подумать тебе надо!..
Да — а, начальник знает, конечно, как «поприжать» Васю. В последней командировке тот монтировал энергопоезд на Печоре. Там ввязался в драку с поселковой шпаной и повторно заработал бы статью, если б вовремя не смотался да не напросился участвовать в перегоне «Северянки». Добровольцев в тресте нашлось немного.
— Обсуждайте! — кипятился Вася. — Чемодан в зубы и — привет!
— Остынь, — миролюбиво произносит Пятница.
Несут в амбразуру посуду, бросают на ходу
— Слушаю, Станислав Яковлевич!
— Вот что, Виктор Александрович! Прикинь количество продуктов по списку да составь меню на неделю… Как положено на корабле!
— А как оно положено па корабле? Вы знаете?
— Но ты обязан знать. Ясно?
— Есть! — отвечает он дурашливо и тянет руки по швам.
— Ну, ну, — хмурится Борисов. — Не паясничай!
Гора грязной посуды, заботливо попыхивающий парком титан, раскаленная плита и вечный, режущий глаза электрический свет. И днем при солнышке, и в сумерках, и ночью. Иллюминаторы камбуза и столовой заварены толстыми пластинами еще на заводе на случай штормовой волны со льдом.
Ну что ж, пора приниматься за уборку да подумать о грядущем обеде. Виктор опускается на ящик с картошкой перекурить, подумать: обязанности пока не утомляют, но хлопот, дай бог ноги да руки, под завязку.
«Желудок — путь к сердцу моряка. А морской кок — па голову выше сухопутного полковника!» — это Пятница изрек, заботливая душа.
— Я тут тебе швабру новую смастерил, — топчется Иван у дверей. Из-за спины его выглядывает Мещеряков — в кепочке своей курортной.
— Покорно благодарю, боцман! Ты проявляешь отеческую заботу!
Иван потоптался, покашлял, ушагал по своим делам.
— А я — подмогнуть! — говорит Леня и, не дожидаясь согласия, тащит швабру в столовую. Там он минут десять гремит стульями — стулья, как и положено на морском судне, со штормовыми креплениями, пока они не закреплены в гнездах палубы, и всякий раз, когда их передвигают, цепи — крепления гремят и раскачиваются, как огромные серьги.
Закончив уборку, Мещеряков на носочках, как бы крадучись и шаловливо грозя кому-то пальцем, подбирается к двери кладовой, где стоят холодильники, мешки с мукой, а главное — коробки с сухофруктами и с изюмом. Мещеряков — сластена.
— Можно горстку?
— Какой разговор, — смеется Виктор. — Все же тебя не только высшей математике в институте учили, но и вежливости!
Леня, довольный, подсаживается чистить картошку.
— Сидишь тут, как инкубаторский, при искусственном свете, а на улице сегодня — погодка — а!
— На улице… На лестнице… Ну и терминология у вас с Бузенковым! Настоящие моряки на смех поднимут!
— Настоящие! К тому времени, пока они к нам придут, мы сами станем морскими волками.
Виктор вздохнул: больно уж хочется поскорей «отдать концы» и распрощаться с томительной стоянкой у берега. Да, черт побери! Поскорей!
В жарком тумане дня
Сонный встряхнем фиорд!
— Эй, капитан! Меня
Первым прими на борт!
Плыть, плыть, плыть
Мимо могильных плит,