Арктический экзамен
Шрифт:
Малярши, все еще не до конца освоясь с обстановкой, смущенно примолкли, каменея в парадном свете блистающих огней кают — компании.
— Дорогие товарищи женщины!..
— Дамы и господа, — непочтительно усмехнулся инженер Глушаков.
Но Борисов и не моргнул, не дрогнул с воздетой в руке рюмкой, продолжал:
— Хочу поблагодарить вас, дорогие товарищи, поблагодарить от имени руководства энергетического треста и от себя лично за хорошую работу… Вы, не считаясь со временем, с отдыхом, оставив дома семьи,
— И не утопить! — опять не высидел Глушаков и, не дожидаясь окончания тоста, поддел на вилку кружочек огурца.
— И не утопить! — наконец отреагировал начальник. — Ну, Валентин Григорьевич, что же вы? В такой-то момент!..
Вновь воспрянул магнитофон, всколыхнул напористый ритм и, набирая разгон, поманил куда-то в беззаботность, обещая раздолье и легкость предстоящему веселью.
Вася потянулся к соседке — пухленькой, моложавой малярше. Та с деланной озабоченностью, следя, чтоб никто не «хитрил», а поднимал рюмку, нестойко отбивалась от Васи.
— Пантелеевна! А наше ответное слово?
— Пантелеевна, голубушка…
И поднялась бригадир Пантелеевна, женщина хоть и строгая, но душевная, свойская.
— Выключите эту оказию пока, выключите… Бабоньки, дорогие! Подружки мои милые, спасибо всем от души! День и ночь пластались мы с вами на покраске, нарядили нашу «Северянку» заново, не стыдно ворочаться и домой теперь. Спасибо! — бригадир еще что-то хотела сказать, но внезапно размякла, слезинку со щеки смахнула. — Ух ты… Выпьем, бабоньки, за «Северянку» и споем. Мужчины нас поддержат…
— Молодец, Пантелеевна, — похвалил ее Глушаков, — за работу нам и правда не стыдно, со Знаком качества сдали…
— Валентин Григорьевич! Вы-то куда собрались плыть? Или помоложе не нашлось на заводе? Со Знаком качества… Бросит вас женушка, забудет…
— Я своей старухе строгий наказ дал!
— Не прибедняйся — старухе… Пойдем лучше потанцуем.
И Глушаков с Пантелеевной первыми вышли на круг.
Вася льнул к молоденькой малярше и вроде пытался увести ее из кают — компании. Та отшучивалась стеснительно и тянула его на круг.
Иван Пятница степенно беседовал с другой — нашли общий язык, нашли! Пятница — после Глушакова и Борисова — третий по возрасту в команде. Тридцать три года Ивану. Собрался отращивать бороду, но сегодня побрился, словно угадал, что ожидается эта прощальная, по-семейному ладная, вечеринка.
Вова Крант изображал галантного кавалера, шаркал ножкой перед женщиной, ручку пытался целовать. Та непривычно, испуганно отдернула, засмущалась: «Вот еще нежности!»
— Виктор Александрович, прошу к нам, — громко позвал начальник.
— У меня еще глазунья
Тотчас у плиты захлопотали две молодки. Обрадовались привычному женскому делу, по которому, видать, соскучились за дни командировки. И куда делась их первоначальная неловкость: засияли румянцем, шутливо, по настойчиво выпроваживая кока в кают — компанию.
— Как же мы позволили!.. Иди, иди, родненький, отдохни…
Чуть ли не под руки усадили там Виктора за стол, пододвинули тарелки с закуской: ешь, пей и веселись!
— Наработался, бедный!
Виктору и смешно, и все странно любопытно: думал ли раньше, что окажется он когда-то вот в этой камбузной роли? Видели б друзья — газетчики!
— Училище кончал или в ресторане работал? — подоспевают молодки с глазуньей, подсаживаются рядышком — так и пышут жаром заводские девчата. Умора — училище, ресторан! На языке Виктора вертится пресловутый «кулинарный техникум». Но Борисов широким жестом обводит кают — компанию:
— Кок у нас особенный!
Ну что ж!
Виктору вспоминается родное село на праздник, такие же вот шумные, далекие вечеринки — с гармошкой, правда, не с Вовиным магнитофоном.
— Ну… Ну… Поехали! Да нет, не так, я же показывал. Ножкой, значит, на носочке, — вправо, влево. Ну, чтоб коленочко вперед. И бедрышками, бедрышками… Я показывал. За мной. Шейк называется. Не в ту степь.
— Ай да Яшка — артиллерист! Ай да Вова! — улыбается Борисов.
— Ой, да провались он! Мы уж как умеем…
Вздрагивает, заходится в трясучке мелодия. Жарко. Душно. Смеются.
— Гоп, гоп. Ну, смелей! — Крант опять кого-то пытается обучать танцу.
Но хорошо-то как. Только не хватает песни. Ждут, когда заведет песню Пантелеевна… Девчата шепчут Виктору:
— Пантелеевна недавно орден получила. Она хорошая…
— Пойдем танцевать, — приглашает он девушку.
— Подожди… Пантелеевна запевает.
Вот кто-то с горочки спустился, Наверно, милый мой идет.
Женщины разом подхватывают:
На нем защитна гимнастерка,
Она с ума меня сведет.
На нем погоны золотые
И яркий орден на груди…
Но тут щеки Борисова вспыхивают малиново, он пытается что-то произнести, хватает губами воздух и с размаху опускает ладонь на стол.
— Что это с ним? — шепчут испуганно женщины, стыдливо потупясь, прячут глаза.
— Пятница, я спрашиваю, почему нет Мещерякова?
— Он на вахте! — Иван тоже вспыхивает — испортил песню. Неудобно Ивану. Всем неудобно.
— Володя… Включи там нашу… А ты прости, капитан, а ты пррос — сти — и…