Арлекин
Шрифт:
С началом ночи холод стал одолевать по-настоящему.
Теперь он всерьез занялся "нанайской борьбой", понимая, что спасти может только постоянное движение, гимнастика тела. Вспомнил читанное где-то о японцах, которые разогревали тело на морозе, непрерывно напрягая и сокращая мышцы. И это - находясь в статичном положении, не двигаясь. Кажется, разговор шел о часовых, вынужденных стоять истуканами. Что ж, если могли японцы, сможет и он, однако у него все-таки свой способ.
Помог серебряный доллар, обнаруженный в плаще. Забыл о нем боцман, а может, оставил на память. Если на память -
Это было настоящее единоборство! Ведь силы - не те. И корм на "Абердине" не в коня, как говорится, а голодовка - диета с техжиром - не шутки все-таки, и уж никак не пампушки... Согрелся через час и достал с живота сухие носочки. Стал обуваться - пребольно ударился коленом о какой-то выступ, а сообразив, что выступ - ЭТО КРЫШКА ОТСЕКА, отсека с аварийным запасом, пребольно, по-настоящему звезданул - искры, во всяком случае, полетели! - себя в лоб кулаком: "Хорош капитан дальнего заплыва, если забыл об элементарной вещи!"
Да и было за что ругать себя, было!.. Он выгреб кучу напарафиненных свертков и множество разных вещей. Ракеты засунул обратно (пульнешь в небо всплывет фашистская лодка!), туда же вернул отражатель-гелиограф для подачи солнечных сигналов. Солнца нет - пусть полежит и зеркальце. Оставил нож, шоколад, фонарик и галеты, а бутыль с второсортным виски вообще не выпустил из рук. В ней наверняка больше кварты. Посветил фонариком - точно, черным по белому: две пинты. Это же литр спирта! Хватив добрый глоток и набив рот шоколадом, Арлекин плеснул из бутыли в ладонь и полез за пазуху. Кряхтя и ухая, изгибаясь так и сяк, он тер плечи, поясницу и даже спину, где мог достать хотя бы кончиками пальцев.
Массаж, сухие носки и полный живот вселяли надежду, что продержится до утра. Из плаща получился шалаш. Капитан плотика (он мог и уже называл себя так) расслабился - совсем немного, и вдруг вспомнил, какой сегодня день. Бог ты мой, КАКОЙ СЕГОДНЯ ДЕНЬ!.. Сегодня ему стукнуло ровно три десятка.
Тридцать лет. Событие. Круглая дата. К тому же неординарная. Причем в этой лохани! Он снова, как в колыбели, вот только качают его не ласковые мамины руки, а ледяные, костлявые пальцы войны. Тридцать лет! Событие, которое нужно отметить, черт возьми, назло обстоятельствам, вынудившим болтаться в этом корыте по океану. Назло обстоятельствам и Маскему, который уже записал, поди, "мистера Арлекина" в покойники. Назло всему!
Надо же - день рождения!.. А он, без руля и без ветрил, у черта на куличках... И пляшут вокруг, Красотуля, черные горбы, волны пляшут, раскачиваются, застилают мир, замыкают, подлые, в одиночество, прячут именинника от чьих-то глаз - хорошо, если от вражеских, а если и от глаз спасателей? Хотят, чтобы взвыл от тоски? АН нет! Не выйдет, мама Адеса, синий океан, не получится, хоть ты нынче и не синий, а черный! Не будет ни тоски, ни одиночества!
Это - фонарик, вот - зеркало-гелиограф. Фонарик подвесим к пуговице плаща, фильтр передернем на синее стеклышко и подмигнем зеркальцу: "Здравствуй, дорогой товарищ! Здорово, Арлекин! День рождения, капитан, а выпить не с кем? Понимаю - неприятности: зад мокрый,
Он не спешил, но время от времени зажигал фонарик, улыбался отражению и прикладывался к бутыли.-Когда произносил тост во здравие Лопеса и Бонифация, слегка посветлело - вызвездило высокое небо, и черные волны колыхались отчетливо и резко на фоне мерцающих глубин верхнего океана. Арлекин (а он сейчас "назло врагу" ощущал себя прежним Арлекином!) выпил за звезды верных подруг всех судоводителей, начиная от... от... Во всяком случае, даже не от Магелланов и Колумбов - от безвестных кормчих, которые, подобно ему, вот так же болтались одинокими среди волн.
Бдение продолжалось до утра.
Он пил вонючее виски, грыз каменные галеты и не хмелел. Лишь однажды затуманилась голова и не было сил припомнить, пил ли уже за здоровье Роберта Скотта Для верности повторил и решил все-таки вздремнуть. Роберт привиделся в пурге, под всполохами полярного сияния, укутанный в меха и принявший обличье знаменитого тезки, замерзшего в Антарктиде. Замерзшего... Но в Антарктиде не бывает сияний. Или бывают?.. Так и не припомнив, вздрогнул от озноба и окончательно проснулся: и без Антарктиды в пору околеть!
Наконец в бутылке осталось на последний глоток Взболтнул остатки и посмотрел в зеркало: "Боже, что за синяя харя!.. - сморщился и скорчил рожу, которой и подмигнул отяжелевшим веком. - Так выпьем, мой друг, за синих людей на голубой планете!" Глоток оказался последним в буквальном смысле: в голову ударило резко, сокрушительно и моментально сморило Сонными уже пальцами отстегнул фонарик и кинул в отсек, сунул следом бутылку и гелиограф. Даже крышку ввернул в гнездо, после чего сразу повалился, сунул ладони в скрюченные колени - и сразу уснул.
...Далекий стук. Дизеля? Не похоже. Стук-бряк. Неразборчивый, каким может быть он только во сне. И снова забытье. Не слышал, не видел, как подошел фрегат, как его, вместе с плотиком, взяли на борт.
– Джек, взгляни на этого парня. Он жив?
– Похоже, что мертвый, сэр!
– А ты взгляни получше...
– Сэр! Да от него несет виски, как от сотни кабаков!
Над ним разговаривали, и это казалось продолжением сна. Казалось потому, что английская речь, воспринимавшаяся им естественно и свободно, без напряжения воображения и памяти, теперь входила в мозг чужеродными, чужеземными, пусть и понятными, звуками.
Фразы скользнули, царапнув сознание, и пропали. Тут же пришло ощущение, что его поднимают, придерживают за локти и плечи, пытаются распрямить скрюченные, закоченевшие члены. Но голова отказывалась просыпаться, хотя уши слышали, как волокут куда-то плотик, а после гремят и скребут в его разоренном отсеке, весело смеются и перебрасывают друг другу пустую бутыль. К этому времени он наконец сумел прогнать тяжелую дремоту, но окончательно вернулся к реалиям дня, услышав высокий петушиный голос, крикнувший весело после удивленного присвиста: "А парень-то и впрямь опрастал бутылку!"