Арлекин
Шрифт:
Гудела голова и гудел океан, звенело в ушах, и звоном отзывались волны, и плыл над волнами голос труб... Да, сквозь голодный шумящий ток крови явственно пробивались тромбоны.
С трудом оторвавшись от палубы, открыл глаза и не поверил им: совсем близко, в серой пелене скользил, точно призрак, неясный силуэт крейсера. За ним и сбоку взбивали беззвучные фонтаны размазанные тени фрегатов и корветов.
5
"Уйдут! Ох уйдут!.. - Он сверзнулся в каптерку, но не увидел ракетницы, которая обычно лежала возле баклаг с жиром. - Уйдут же, уйдут!.. подстегивало отчаяние, чехлы, мелкие скобы - откуда взялись силы! разлетались по углам. - Где ж ракетница?!
Нет, корабли не исчезли, а ближний корвет заложил крутую циркуляцию. От борта оторвался катер, ринулся к ржавому обломышу, мягко ткнулся кранцем в обшарпанный бок. Первым ловко выскочил молоденький лейтенант английской морской пехоты, за ним - капрал и матросы-автоматчики. Один остался возле офицера, остальные принялись греметь и шарить в каптерке, переворачивать все, что могло быть поднято и перевернуто. Добыча - ракетница, лодка, ремки.
– Капитан советского танкера "Заозерск"... - начал Арлекин, но ему приказали "заткнуться и поднять лапы". Он не стал перечить, потому что офицер спешил, лейтенанту хотелось как можно скорее покинуть ненадежную палубу. К тому же самое страшное позади, он, слава богу, попал к своим, к союзникам, и нет ничего страшного в том, что объяснится не здесь, а на корвете.
– Люфтваффе? - Лейтенант рванул полу залоснившегося кителя, выхватил из кобуры "вальтер" и ловко выщелкнул в ладонь патроны.
– Я советский моряк, а мундир... Он действительно принадлежал фашистскому летчику, мундир - мой трофей.
– А лодка? А ракетница и комбинезон? Комбинезон-то был спрятан! Лейтенант сунул в карман пистолет и патроны. - Капрал, браслеты! - и наручники защелкнулись на запястьях.
– Эгей, да я же русский моряк, камрады!
Не ответили - сбросили в воду бесцеремонным толчком и попрыгали в катер. Нахлебаться, правда, не дали - сразу подцепили отпорным крюком и выволокли из купели. Тут же и посмеялись, бросая его на решетку: мол, стоило ли крестить образину? Ведь черного кобеля не отмоешь добела!
– У-у, джентльмены и лорды, сучьи морды! - обозлился Арлекин и, получив прикладом по спине, решил оставить на время свои черноморские присказки. От купанья заныли зубы и даже корешки волос. Он сплюнул соленую жижу, сполз под защиту борта, чтобы окончательно не заколеть на ветру и, наверное, впервые пожалел, что напялил мундир, а не остался в кальсонах: "Подштанники как-никак более достойный мандат!"
Корвет - рядом, но катер не пошел к нему, взял вправо и начал огибать корму крейсера, застопорившего ход Проплыли литые буквы: "Абердин". Ого, везут на флагманский корабль! "Ежели со мной решил потолковать сам коммодор Маскем, - это вселяет надежду на взаимопонимание! - воспрянул Арлекин, склонный уже считать встречу с "солдафонами-недоумками" актом недоразумения и ошибки. - Авось уже сегодня всему найдется соответствующая оценка и, само собой, объяснение случившемуся".
Объяснение получилось своеобразным.
В катер подали манильский трос. Капрал скрутил петлю, набросил ее (заставив вздрогнуть) на пояс Арлекина, сдвинул под мышки и... На палубе взвизгнул блок - Владимир взлетел на борт, словно куль муки, и снова оказался в руках дюжих ребят из морской пехоты. Приняли, сказали "С приездом!" и на всякий случай дали по шее. Не слишком сильно, но он упал ослаб
Ладно... Хоть позволили отдышаться на палубе, а уж потом засадили в карцер. Или не в карцер, а, как он назвал, в "суровую каютку" без всяких излишеств. Накормили баландой. Горячей и с галетами. Наутро кормежка улучшилась, однако начались допросы, продолжавшиеся весь день. Два последующих обошлись без формальностей, каковыми Арлекин посчитал малозначащие вопросы и свои обстоятельные ответы, которые никто не фиксировал и которые, кажется, не заинтересовали толстого майора-брюзгу, спрашивавшего по бумажке и все время теребившего оттопыренные уши.
Он чувствовал в майоре врага и не ошибся, увидев, с какой радостью толстяк объявил ему, что военно-полевой суд над ним состоится завтра в двенадцать часов пополудни.
С ума сойти! Суд... Неужели коммодор Маскем принял это решение?! Они не встречались ни в Акурейри, ни в Хваль-фиорде, не знали друг друга в лицо, однако низший в чине всегда рассчитывает на ум вышестоящего начальника. Правда, забывает порой, что начальник, по тем или иным причинам, считает нужным прикинуться непонимающим, и тогда нижестоящий остается в дураках. Как правило, в больших дураках. Крупных. И, что интересно, ни о чем не догадываясь. Вернее, догадываясь, но не об истинных причинах и не зная истинного виновника.
Откуда, к примеру, мог знать капитан "Заозерска", что Маскем затеял расправу без сантиментов, чтобы встряхнуть команду и снять с людей тяжелый осадок, а он не мог быть легким после стольких трагедий, разыгравшихся на глазах моряков. Сами они остались в живых волей случая, так пусть же наполнятся "священным гневом" и прольются ненавистью. В адмиралтействе, коммодор не сомневался, отнесутся с пониманием к действительным и мнимым промашкам своего протеже. Труднее сохранить ЛИЦО в глазах кораблей эскорта, тем более "Абердина", сознающих, что большая часть каравана потоплена, часть разбрелась, часть выбросилась на берег, а судьба тех и других неизвестна.
Самое неприятное - потери эскорта. Несколько боевых единиц - сотни жизней. Но ведь не станешь объяснять матросам, что нынешняя война - своего рода крупная игра, где потери естественны и, более того, предусмотрены. Это - шахматная партия, когда пешки жертвуются ради короля и, что более важно, ради истинных, не подлежащих огласке, интересов Соединенного Королевства. Люди - трава. Сколько ни коси, завтра нарастет новая, еще более густая и, увы, горластая. Значит, к дьяволу так называемое христианское милосердие! Мы не в божьем храме - на войне, и кем бы ни оказался подобранный в океане, а он, видимо, русский (немца, кстати, можно бы приберечь, чтобы получить сведения и просто из европейской солидарности!), все равно этому человеку суждено стать громоотводом. Усталость и раздражительность моряков нужно снять во что бы то ни стало! Толпа жаждет зрелищ? Она, черт возьми, их получит с пайком и кружкой грога!
...Коммодор Маскем и офицеры с минуту вглядывались в заросшее обожженное лицо Арлекина, а он не смотрел на них. Разглядывал кают-компанию и только однажды встретил взгляд черных, с неразличимым зрачком, глаз коммодора, встретил и заставил опустить их, Адеса-мама, синий океан!..
Судилище началось.
Коммодор, словно спохватившись, выпрямил плоскую спину, утвердился за столом и приказал майору морской пехоты открыть заседание. Значит, майор председатель скоропалительного трибунала.