Аромат цитрусовых

Эфемерия

Самолёт уже через несколько часов, но я плохо сплю в полёте, поэтому вероятнее всего смогу сконцентрироваться на творчестве)

Ну и конечно, жду вашего мнения очень-очень)

========== Часть 12 ==========

Комментарий к Часть 12

Итак, последняя глава.

Сегодня у нас целых два саундтрека.

Muse - Hysteria

И NЮ - Безумный, мне кажется текст этой песни очень подходит для их пары.

Приятного чтения!

I want it now

Give me your heart and your soul

—

Извини меня.

Они сидят на его кровати — слишком близко для друзей и слишком далеко для… Кого? Увы, Ксавье не знает, как охарактеризовать эти странные взаимоотношения.

И по всем законам логики, извиняться сейчас должна она.

«Извини, что я тебе не доверяла»

«Извини, что после секса я сдала тебя полиции»

«Извини, что мне почти удалось разбить тебе сердце»

Но Уэнсдэй Аддамс не будет собой, если признает поражение. И потому извиняется он.

— Из-за меня тебя ранили, — он взглядом указывает на повязку, уголок которой белеет из-под ворота неизменно чёрного платья. — Мне правда жаль, я хотел как лучше. И ещё я хотел сказать спасибо. Из моего окружения мало кто заслонил бы меня от стрелы.

Точнее, совсем никто.

Но Ксавье совсем немножко хочется преувеличить свою значимость.

— Ничего. Мне нравятся шрамы.

«Особенно наносить их другим».

Он мог бы съязвить об этом вслух, но Ксавье совсем не хочется, чтобы этот их разговор закончился перепалкой, как все предыдущие. Поэтому он молчит, глядя в стену прямо перед собой и временами задевая взглядом ее тонкую ладонь, лежащую на тёмном покрывале. На бледном запястье слабо различимы красновато-фиолетовые следы от оков.

Совсем как у него.

Ему бы испытывать мстительный триумф. Или хотя бы лёгкое злорадство, что ошибки Аддамс привели к кандалам не только его.

Но не выходит.

И дело совсем не в том, что она смело шагнула под удар стрелы, предназначенной ему.

Дело лишь в том, что это Уэнсдэй.

Его Уэнсдэй.

И, кажется, он способен простить ей все что угодно.

Пряный аромат цитрусовых сегодня ощущается слабее, чем обычно — ничего удивительного, вряд ли у нее была возможность воспользоваться парфюмом. Но даже его смутных отголосков достаточно, чтобы Ксавье мог почувствовать себя безнадежно пьяным. Или безнадёжно влюблённым, что в сущности одно и то же. И совершенно плевать, что ему не удалось стать гордым рыцарем, сразившим врага одним метким выстрелом. Неправильный рыцарь и неправильная принцесса тоже могут жить долго и, возможно, даже счастливо.

Потом Ксавье не сможет точно вспомнить, кто из них потянулся навстречу первым. Потом каждый предпочтёт думать, что инициатива исходила от другого. Потому что думать так приятнее обоим.

Их губы встречаются, и это непохоже на заряд электрического тока или обжигающую вспышку. Это похоже на ураган пятой категории, не оставляющий шансов на спасение. Сегодня в поцелуях Ксавье нет ни

осторожности, ни нежности — он не медлит и не спрашивает разрешения, когда с голодной жадностью запускает руки под ее платье. Уэнсдэй придвигается ближе, прижимается своим бедром к его, но Ксавье этого отчаянно мало. Крепче сжав ее талию под свободным платьем, он тянет Аддамс на себя, принуждая сесть ему на колени. Она шумно выдыхает и явно не от удовольствия, и он запоздало вспоминает, что у неё под ключицей свежая рана. По его вине. Ксавье мгновенно ослабляет хватку, но тут же ловит ее колючий взгляд.

— Если ты будешь осторожничать или извиняться, я уйду.

Эта фраза ломает последние преграды.

Ксавье снова накрывает ее губы своими.

Его руки ложатся на застежки ее платья — много мелких пуговок в узких петельках, подрагивающие пальцы отказываются подчиняться. Не разрывая поцелуя, Уэнсдэй сама расстёгивает оставшиеся пуговицы и здоровой рукой тянет платье вверх, снимая его через голову. Ксавье задыхается от ощущений. Ему до умопомрачения хочется ощутить ее тело полностью, коснуться каждого соблазнительного изгиба, оставить след от зубов на изящной тонкой шее. И пусть красноватые отметины заживут совсем скоро, он всегда будет помнить, что они были, были… Аддамс приглушенно стонет, когда его ладони ложатся на ее грудь, стягивая кружево белья и перебирая пальцами соски. Он поспешно избавляется от своей футболки, прижимаясь торсом к ее обнаженной груди. Его кожа горит огнём, ее — обжигает холодом. Идеальный баланс двух противоположностей. Одежда воспринимается как досадная помеха, освободиться от которой сейчас жизненно необходимо.

Ксавье мягко опускает ее на постель — на фоне белоснежных простыней ее глаза и волосы выделяются ещё ярче. На секунду он отстраняется — какая невыносимая пустота! — и быстро снимает пижамные штаны вместе с боксерами, сбрасывая их куда-то на пол. Уэнсдэй гипнотически-пристально смотрит на него снизу вверх, тяжело дыша, и в этом взгляде сквозит не извечное ледяное безразличие, а бушующее пламя. И Ксавье отчаянно влечёт навстречу этому огню — десять раз обжигаемся, а все равно хотим гореть.

Затаив дыхание, он касается подушечками пальцев трогательно-выступающих ключиц. Чуть ниже одной из них наклеена небольшая повязка с проступившими капельками крови. Ксавье заставляет себя сосредоточиться на другом. Опускается к ее груди, покрывает бледную кожу быстрыми легкими поцелуями и неожиданно резко прикусывает затвердевший сосок. Аддамс выгибается под ним, запрокинув голову и сминая пальцами простынь.

— Ты такая красивая… Такая совершенная… Я безумно хочу тебя, — сбивчиво шепчет он, осыпая поцелуями плоский живот с напряженным прессом.

— Прекрати болтать и займись тем, что у тебя действительно получается, — острые ноготки впиваются в плечо. Не до кровавых царапин, но весьма ощутимо.

Его губы скользят ниже и замирают, натыкаясь на последнюю преграду в виде трусиков. Ксавье нарочно медлит, обжигая кожу на животе горячим дыханием и задевая языком особенно чувствительные места. Уже через несколько секунд Уэнсдэй сама разводит согнутые в коленях ноги и приподнимает бёдра, позволяя избавить себя от нижнего белья.