Аромат крови
Шрифт:
– Мне необходимо подкрепить одно логическое звено…
– Разве звено… – Аполлон Григорьевич приятно улыбнулся, что предвещало недоброе. – Другой мой, когда же поймете: красота – это высшая форма биологического гниения. Смотрите на красивую женщину как на ходячий труп, который поддерживают мази и притирания. Мумию в мехах. Как глянете, так сразу легче станет. Говорю вам как анатом. И хватит об этом. Женщин надо не изучать, а любить. Куда приятней!
Как бывает среди настоящих мужчин, разговор кончился внезапно.
Тут, как в сказке, скрипнула дверь, и приемное отделение пересек высокий цилиндр, из-под которого торчали тараканьи усы и угадывался их владелец.
– О! Волшебник прилетел! – закричал Лебедев самым несносным образом. – Иллюзионист и престидижитатор!
Не обращая внимания на всяких личностей, великий фокусник проследовал к чиновнику полиции, снял цилиндр, как перед публикой, и глубоко поклонился. Театральные привычки что клопы – если въелись, ни за что не вывести.
Ванзаров скромно поздоровался, а Лебедев нагло похлопал в ладоши и спросил:
– Как охота на вампиров? Колья, чеснок, серебряные пули еще не перевелись?
Не удостоив вниманием вызывающую личность, Орсини обратился к серьезному чиновнику:
– У меня для вас новость…
– Нет, Дмитрий Иванович, это у меня для вас новость, – сказал Родион.
– Вот как? Любопытно…
– Хорошо, что сами пришли сдаться. Наряд за вами посылать не надо.
– Какой наряд? – не понял фокусник. Для него это слово значило только «сценический костюм».
– Наряд стражи, чтобы доставили вас под арестом в камеру.
– Под арестом? В камеру? – от испуга Орсини перенял манеру своего ассистента повторять. – За что в камеру?
Нацелив указательный палец, Ванзаров предъявил обвинение:
– Где вы были сегодня между половиной четвертого и половиной пятого?
– Где я был? В гримерной был… Готовился к вечернему выступлению…
– Значит, вас никто не видел.
– Сданко видел, заходил, спрашивал, как будем представление показывать без Вероники… Да что такое?
– Врет! – строго и беспощадно заявил Лебедев. – Фокусы и увертки!
– Ваш ассистент не может считаться свидетелем, заслуживающим доверия, – согласился Ванзаров. – У вас нет алиби на этот час. Исходя из этого, я принимаю решение вас арестовать.
– В камеру засадить, на ключ запереть! – радостно добавил Аполлон Григорьевич.
Дмитрий Иванович слабо охнул, что означало: «Да за что такая напасть?»
– Вы обвиняетесь в жестоком убийстве двух барышень, произведенном с большим коварством, – сообщил Родион. – Куда дели кровь невинных жертв?
– Это безумие! Этого не может быть! Какие барышни?
– Известная вам госпожа Лихачева и госпожа Изжегова.
– Я?!! – вскричал
Родион подтвердил суровым молчанием. Прямо-таки прокурорским.
Между тем Орсини выронил цилиндр из ослабевшей руки и предался отчаянию со всеми красками театрального человека. Ванзаров терпеливо ждал. А Лебедев получал несказанное удовольствие. Насытившись стонами, слезами и стенанием, Толстиков обратил заплаканное лицо к представителю закона:
– Это такое горе! Бедная девочка! Как вы могли подумать, что я…
– Но вы же постоянно врете!
– Да в чем же?
– Во-первых, что не знаете госпожу Агапову, а сами дали ей призрака убить. Было?
– Ну, простите старика, – Орсини совсем сник. – Не мог сказать, что подставку в номере использую. Стоит узнать публике – конец карьере. А Клавдия Васильевна сама просилась… Уж лучше было согласиться, чем терпеть ее требования. Такая неприятная личность. Что захочет, из кишок достанет. Не знаете, какой она гадкой может быть.
Это объяснение устраивало логику. Воплощение закона немного смягчилось:
– Почему врали про Веронику? Легкость ее нравов хорошо известна полиции. А еще в конкурс красавиц устроили. Для чего?
Дмитрий Иванович посмотрел с таким мучением, что Родиону стало не по себе. Не надо слов, чтобы понять: девушке смущение было незнакомо, соглашалась исполнять любые прихоти. А с некоторыми фантазиями в публичный дом не пойдешь. Да и нельзя известной персоне явиться в дом терпимости – слава пойдет, публика возмутится. А тут все под рукой. Видно, прихоти были такого особо мерзкого свойства, какие вырастают у маленьких мужчин. Осуждать нельзя, но и понять трудно.
– А про роман Лихачевой и Сданко зачем выдумали?
– Но у них действительно роман! – Орсини неподражаемо, по-народному, прочистил нос. – Никогда и не смотрели друг на друга, а неделю назад – пожалуйста!
Аполлон Григорьевич потянулся и встал:
– Представление потеряло остроту. Вы тут веселитесь, а я поеду к себе, покопаюсь кое в чем. – И, прихватив шляпную коробку, криминалист удалился под перезвон баночек.
– Мы еще не закончили, – строго напомнил Родион. – Подозрения с вас не сняты.
Толстиков покорно ждал своей участи.
– Но ведь вы знали, что будет следующий труп? Что еще скрываете?
– Да ничего я не знал, только сделал предположение! Откуда мне знать, кого захочет вампир?
– Для чего вампира придумали?
– Клянусь! Все так и было в Одессе. – Фокусник даже в грудь ударил, чтоб честнее вышло. – И здесь его видел!
– Случайно не князь Эгисиани?
– Не имею чести знать.
– Тот, что на представлении был рядом с мадам Агаповой. Не могли не видеть.