Артур и Джордж
Шрифт:
– Я буду рядом с тобой, Артур, всегда рядом. Чтобы смотреть в одном направлении. А каково оно – не столь важно.
Когда лето стало близиться к концу и разговоры перешли на крикет и индийский кризис; когда Скотленд-Ярд перестал требовать от Джорджа ежемесячных заказных писем с подтверждением его местожительства; когда Министерство внутренних дел как в рот воды набрало, а неутомимый мистер Йелвертон и тот не выдвинул новых планов; когда Джорджу поступило уведомление, что ему предоставляется офис в доме номер два по Мекленбург-стрит вплоть до найма им собственной конторы, а послания сэра Артура ужались до кратких ободряющих или негодующих записок; когда отец Джорджа смог, как прежде, полностью посвятить себя окормлению прихода, а мать со спокойной душой оставила старшего сына и единственную дочь на попечение друг друга;
Невиновен и вместе с тем виновен – так заявила комиссия Гладстона, и так же заявило британское правительство устами своего министра внутренних дел. Невиновен и вместе с тем виновен. Невиновен и вместе с тем упрям и злонамерен. Невиновен, но совершает недопустимые выходки. Невиновен, но умышленно вмешивается в надлежащие следственные действия полицейских. Невиновен, но сам навлекает на себя беды. Невиновен, но извинения не заслуживает. Невиновен, но полностью заслужил три года каторжной тюрьмы.
Но это был не единственный вердикт. Пресса большей частью встала на сторону Джорджа: «Дейли телеграф» назвала позицию Комиссии и министра внутренних дел «слабой, нелогичной и малоубедительной». Общественное мнение, насколько он мог судить, сводилось к тому, что с ним «ни на одном этапе не вели честную игру». Члены юридического сообщества в большинстве своем его поддерживали. Наконец, один из величайших писателей эпохи многократно во всеуслышание заявлял о его невиновности. Суждено ли было этим вердиктам когда-нибудь перевесить официальный? Ко всему прочему, Джордж стремился более широко смотреть на свое дело и его уроки. Если от полицейских нельзя ожидать лучшей подготовленности, а от свидетелей – большей честности, то нужно хотя бы усовершенствовать судебные учреждения, где проверяются их слова. Его дело и другие дела подобного рода не должны рассматриваться под началом председателя, не имеющего юридического образования; требуется повысить квалификацию судейского корпуса. Даже суд квартальных сессий и выездные суды можно заставить работать лучше, но для этого все же необходимо обращение к более блестящим и мудрым юридическим умам, иными словами – в апелляционный суд. Это же абсурд: чтобы опротестовать ошибочный приговор, как в его случае, существует единственный способ: направить петицию в Министерство внутренних дел, где она затеряется среди сотен, нет, тысяч других, поступающих ежегодно, главным образом из тюрем Его Величества, от явно виновных заключенных, которым больше нечего делать, кроме как строчить прошения на имя министра. Само собой разумеется, безосновательные и фривольные прошения, направляемые в любой вновь созданный судебный орган, должны отсеиваться, но те, которые указывают на серьезное противоречие закону или истине либо на предвзятость или некомпетентность суда более низкой инстанции, должны приводить к направлению дела на пересмотр в суде более высокой инстанции.
Отец Джорджа в различных обстоятельствах давал ему понять, что страдания служат высокой цели. У Джорджа никогда не возникало желания стать мучеником, и все же никакого христианского объяснения своих мытарств он не находил. Но дело Бека вкупе с делом Эдалджи вызвало значительное волнение среди представителей его профессии, и все указывало на то, что его вполне могли объявить мучеником, пусть и простого, сугубо практического толка: мученика от юриспруденции, чьи страдания привели к совершенствованию всей системы отправления правосудия. Ничто, по мнению Джорджа, не могло бы искупить трех лет жизни, украденных у него в Льюисе и Портленде, и годичного чистилища после освобождения, и все же: можно ведь было увидеть некое утешение в том, что жуткое крушение его жизни в конечном счете пошло во благо его профессии?
С оглядкой, будто ловя себя на греховной гордыне, Джордж начал рисовать в своем воображении учебник юриспруденции, написанный лет через сто. «Создание Апелляционного суда было обусловлено многочисленными случаями судебных ошибок, вызывавших неудовлетворенность в обществе. Не последнее место среди них занимало дело Эдалджи, подробностями которого сейчас можно пренебречь, но которое – попутно укажем – примечательно
Однажды утром на его адрес доставили продолговатую вертикальную карточку с серебристым гравированным текстом, имитирующим рукописный:
Мистер и миссис Лекки
имеют честь пригласить
мистера Джорджа Эдалджи
на прием по случаю бракосочетания их дочери, Джин, и сэра Артура Конан Дойла,
который состоится в Белом зале отеля «Метрополь»
в среду 18 сентября в 14:45.
Глиб-хаус, Блэкхит
Просьба подтвердить Ваше присутствие
Джордж был невыразимо тронут. Поставив карточку на каминную полку, он тут же написал ответ. Как Объединенное юридическое общество ранее вернуло его в профессию, так и сэр Артур теперь вернул его в человеческое общество. Не то чтобы у него были какие-то светские амбиции – во всяком случае, так высоко он не метил, но в этом приглашении ему виделся благородный и символичный жест по отношению к тому, кто еще год назад в Портлендской тюрьме, чтобы не лишиться рассудка, читал Тобайаса Смоллета. Джордж долго ломал голову над свадебным подарком и в конце концов остановил свой выбор на однотомниках Шекспира и Теннисона в элегантных переплетах.
Артур намерен пустить всех опостылевших журналистов по ложному следу. Никакие объявления о месте их с Джин венчания не публикуются; предсвадебный ужин в ресторане «Гэйети» проходит без лишнего шума; полосатый тент у вестминстерской церкви Святой Маргариты натягивают в последнюю минуту. В этом дремотном, умытом солнцем уголке близ аббатства собирается лишь кучка случайных прохожих, чтобы посмотреть, кто это надумал венчаться в скромную среду, а не в картинную субботу.
На Артуре сюртук и белый жилет; в петлице крупная белая гардения. Его брат Иннес, получивший краткосрочный отпуск в дни осенних маневров, нервничает, оказавшись в роли шафера. Проводить венчание будет Сирил Энджелл, муж Додо, самой младшей из сестер Артура. Матушка, недавно отметившая семидесятилетие, приехала в сером парчовом наряде; Конни и Уилли уже здесь, и Лотти, и Ида, и Кингсли, и Мэри. Мечта Артура собрать вокруг себя всю семью под одной крышей так и не сбылась, но здесь они ненадолго оказались вместе. И в кои-то веки мистер Уоллер отсутствует.
Алтарь украшен стройными пальмами; у их основания – композиции из белых цветов. Служба ограничится хоровым пением, и Джин с позволения Артура, который по воскресеньям оказывает предпочтение гольфу, а не церкви, сама выбрала гимны: «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних» [7] и «Любовь чиста и мысли неподвластна». Стоя в первом ряду, Артур вспоминает последнее, что слышал от Джин: «Я не заставлю тебя ждать, Артур. Я и отца уже решительно предупредила». Некоторые сказали бы, что для тех, кто ждал друг друга десять лет, лишние десять-двадцать минут разницы не сделают, а, наоборот, придадут этому событию эффектности. Но Джин, к восхищению Артура, напрочь лишена псевдотрогательного кокетства невесты. Венчание назначено на без четверти два; значит, она появится в церкви без четверти два. В этом, думает он, заложена прочная основа брака. Глядя на алтарь, он размышляет о том, что не всегда понимает женщин, но отличает тех, кто играет в открытую, от тех, кто финтит.
7
Псалом 148 из 20 кафизмы.
Ровно в тринадцать сорок пять появляется Джин Лекки под руку с отцом. У входа ее встречают подружки невесты: Лили Лоудер-Саймондс, не чуждая спиритуализму, и Лесли Роуз. Шлейф невесты несет юный Брэнсфорд Энджелл, сын Сирила и Додо, одетый в кремово-голубой шелковый костюм придворного пажа. Полуевропейского фасона платье Джин, из шелковых испанских кружев цвета слоновой кости, приталенное спереди в стиле «принцесс», по линиям кроя изысканно расшито жемчугом. Чехол – из серебристой парчи; шлейф, с оборкой из белого крепдешина, ниспадает от шифонового узла любви, схваченного белой кожаной подковкой; под фатой – венок из флердоранжа.