Артур и Джордж
Шрифт:
– Ну, если пятно еще влажное…
– На рукаве Джорджа Эдалджи имелось на момент вашего осмотра хотя бы одно влажное пятно?
– Нет.
– Все пятна успели засохнуть?
– Да.
– Значит, согласно вашим собственным показаниям, возраст этих пятен может исчисляться днями, неделями и даже месяцами?
– Именно так.
– А возможно установить, оставлено ли такое пятно кровью живого или мертвого млекопитающего?
– Нет.
– Или куском мяса?
– Тоже нет.
–
– Вынужден согласиться.
– Попрошу вас напомнить суду: сколько пятен крови вы обнаружили на обшлаге домашней куртки мистера Эдалджи?
– Два.
– И если не ошибаюсь, вы сказали, что каждое было размером с трехпенсовую монету?
– Да, верно.
– Доктор Баттер, если лошади нанесена столь жестокая рана, что животное истекло кровью и в силу необходимости было забито, можете ли вы представить, чтобы при этом на одежду нападавшего попало немногим больше крови, чем попало бы на одежду неаккуратного едока?
– Я не хочу строить домыслы…
– А я никоим образом вас не принуждаю, доктор Баттер. Никоим образом не принуждаю.
Воодушевленный этим допросом, мистер Вачелл сделал краткое сообщение от лица защиты, а потом вызвал Джорджа Эрнеста Томпсона Эдалджи.
«Он энергично вышел из-за барьера скамьи подсудимых и с полным самообладанием повернулся лицом к переполненному залу», – прочел Джордж на следующий день в бирмингемской «Дейли пост»; эта фраза обещала и впредь наполнять его гордостью. Невзирая на всю ложь, звучавшую в этом зале, невзирая на инспирированные шепотки, оскорбительные намеки на его происхождение, намеренное передергивание фактов полисменами и прочими свидетелями, он и сейчас, и впоследствии собирался взирать на своих гонителей с полным самообладанием.
Для начала мистер Вачелл попросил, чтобы его подзащитный точно восстановил все свои передвижения вечером семнадцатого числа. Оба они понимали, что никакой необходимости в этом нет, поскольку мистер Льюис уже изложил суду хронометраж событий. Но мистер Вачелл хотел, чтобы присяжные свыклись с голосом Джорджа и прониклись доверием к его показаниям. Прошло всего шесть лет с тех пор, как ответчикам было разрешено свидетельствовать в суде, и появление обвиняемого на свидетельском месте все еще считалось рискованным новшеством.
Поэтому присяжные еще раз выслушали подробности визита к сапожнику, мистеру Хэндсу, и детали вечернего маршрута; правда, следуя совету мистера Вачелла, Джордж умолчал, что дошел до фермы Грина. Затем он описал семейную трапезу, условия для сна, запертую
– Итак, вы помните свой разговор с мистером Джозефом Маркью на железнодорожной станции?
– Да, конечно. Он обратился ко мне на перроне, где я стоял в ожидании своего обычного поезда, в семь тридцать девять.
– Вы помните, что он сказал?
– Да, он сказал, что у него есть сообщение от инспектора Кэмпбелла. Мне предписывалось пропустить мой поезд и ожидать на станции до тех пор, пока у инспектора не появится возможность со мной переговорить. Особенно отчетливо мне запомнился тон Маркью.
– Как вы могли бы определить тон его голоса?
– Пожалуй, как очень грубый. Приказной, без намека на уважительность. Я спросил, по какому вопросу инспектор желает со мной встретиться, и Маркью ответил, что не знает, а кабы знал, так нипочем не сказал бы.
– Он представился вам как специальный констебль?
– Нет.
– Поэтому вы не видели оснований пропускать работу?
– Совершенно верно, в конторе меня ждали срочные дела, о чем я и сообщил Маркью. Тут его словно подменили. Он начал заискивать и предложил мне в кои-то веки устроить себе выходной.
– И как вы это восприняли?
– Я подумал, что он не имеет ни малейшего представления о характере деятельности солиситора и о той ответственности, которую налагает на человека данная профессия. Солиситор не трактирщик, который может устроить себе выходной, доверив кому угодно торговать пивом из бочки.
– Разумеется. И в это время к вам подошел тот самый мужчина, который сообщил, что в округе пропороли брюхо еще одной лошади?
– Какой мужчина?
– Я ссылаюсь на показания мистера Маркью, в которых говорилось, что к вам с ним подошел некий мужчина и сообщил об очередной искалеченной лошади.
– В этом нет ни грана правды. Никакой мужчина к нам не подходил.
– И вы сели в ближайший поезд?
– Мне не привели аргументов за то, чтобы остаться.
– Значит, вопрос о том, что вы заулыбались, услышав об искалеченном животном, снимается?
– Целиком и полностью. Никакой мужчина к нам не подходил. Да и в противном случае я вряд ли увидел бы повод для улыбки. Улыбнуться я мог лишь в тот момент, когда Маркью предложил мне устроить выходной. В деревне он известен как лодырь, поэтому такое предложение было вполне в его характере.
– Понятно. Теперь давайте мысленно перенесемся немного вперед, когда тем же утром к вам в контору явились инспектор Кэмпбелл и сержант Парсонс, чтобы вас задержать. По дороге в пересыльную тюрьму вы, согласно их показаниям, произнесли: «Я не удивлен. В последнее время этого следовало ожидать». Это ваши слова?