Асгард Возрождённый
Шрифт:
Слова получились неправдоподобно спокойными, словно всё прошло без сучка и задоринки, асы окружали Одина в своём первозданном телесном виде, рядом стояла валькирия Рандгрид, и сам Демогоргон растроганно махал на прощание, прося заходить ещё.
Райна, верно, и в самом деле сама сделала выбор. Впрочем, об этом он ещё узнает.
И вернётся, если нужно. Но уже совсем с другими силами.
Валькирия не оборачивалась. За плечами – знала она – закрываются врата владений Демогоргона, закрываются, пропустив на волю тени асов. Долг её исполнен, то, за чем её посылал сюда
Туда и обратно, невольно усмехнулась Райна. И вот снова туда. По золотому лучу или без него – неважно. Она вытащит мать и вернётся уже с нею.
– Я иду не за тенями богов, великий Орёл. – Райна вглядывалась в очертания Древа на горизонте. – Я была не готова, твои стражи правы. Нельзя идти сюда, выполняя приказ, даже если приказавший – твой родной отец. Я… забылась. Я виновата.
Она не сомневалась, что в своём домене Соборный Дух слышит каждое слово, каждый вздох.
– Здесь хорошо путешествовать. – Отчего-то ей хотелось говорить именно вслух. – Ни голода, ни жажды. Спать… наверное, тоже не хочется. Оно и понятно, я же вроде сейчас как мёртвая. Ну да, мёртвая. Мы ж почти умерли, пробиваясь сюда. Но, знаешь, это не так и страшно.
«Лукавишь, – оборвала она себя. – Ты – не смертная, тебя защищала кровь отца. Тебе не понять, как живут другие, чьи дни не бесконечны. Так что нет, страшно это, очень страшно».
Страшно. А ещё страшнее – предательство, как всегда говорили воины. И она, Райна, повторяла это тоже, сидя у походных костров, презрительно сбрасывая чужие жадные ладони с собственных колен. Вот потому-то она и возвращается, ибо бросить здесь собственную мать – верх измены.
Не сводя взгляда с великого Древа впереди, Райна начала отмерять шаги – по щиколотку в сером тумане. Нет больше путеводной тропы, но нет и разверзающейся бездны. Серые пределы, как во многих мирах прозывались обиталища расставшихся с плотью душ.
Валькирия невольно глянула себе под ноги – на чём-то ведь она стояла, какая-то твердь тут возникла? «Гм, странно. Странно и непонятно. Куда делась бездна, куда исчезла золотая тропа? Ничего не понимаю…»
Но делать нечего, Райна, иди вперёд, как ты умеешь, глядя прямо на Древо и никуда не сворачивая. Само Древо закрывает весь горизонт, кажется, что, кроме него, тут вообще больше ничего нет и никогда не было. Ни золотой тропы, ни бородатых стражей-архонтов в богатых одеяниях, ни призрачного Асгарда, устроившегося прямо на ветке исполинского Древа.
Что изменилось? Или изменилась она сама? Тогда она шла выручать пленённых богов, асов и асиний; сейчас она возвращалась за собственной матерью. Райна не знала пути – в прошлый раз золотая тропа словно бы сама вывела её, куда следует, к бесплотному двойнику града богов; где же и как она станет разыскивать мать сейчас, валькирия понятия не имела.
Невесть почему, но в растерянность это её нимало не повергало.
Сердце выведет, частенько пели скальды.
Райна хотела верить, что они знали, о чём вели речь. Больше ни на что, кроме сердца, положиться она не могла.
Серое ничто – или нечто? – стало слегка пружинить и прогибаться под ногами, словно моховое одеяло, наброшенное поверх губительной топи. Со всех сторон, окружая валькирию, поднимался густой непроглядный туман,
Валькирия старалась сейчас вообще ни о чём не думать – ни об отце, ни об остальных асах, что должны были уже покинуть вековечную темницу; только лишь о матери.
Думала, вспоминала, не щадя себя. Вспоминала, как с лёгким сердцем покинула родительницу, с головой окунувшись в прекрасную, великолепнейшую жизнь вестницы Валгаллы, младшей и любимой дочери Отца Богов, почти позабыв за буйными пирами эйнхериев и песнопениями скальдов свою недолгую земную жизнь. Она не навещала маму и не посылала вестей. Зачем? Та должна быть счастлива выпавшим дочери жребием. Что может случиться с бессмертной и неуязвимой валькирией, истинной Девой Битвы?
Быть может, она стеснялась? Матери остальных её единокровных сестёр были королевнами и красавицами, а Сигрун… Сигрун была дочерью «тролля», или, вернее, великана-йотуна Хримвальди.
Да, йотуна… за все годы и века в Асгарде Райна так и не научилась выговаривать это слово так, как принято было среди асов.
Валькирия всё ускоряла и ускоряла шаг, а на щеках у неё всё заметнее проступал румянец стыда.
Она не заметила, как свет вокруг неё начал меркнуть, а бесформенный поначалу туман – складываться в подобие тёмного пейзажа, с холмами и протоками меж ними. Вроде даже пруды с тростником.
А это ещё что такое? В сгущающемся сумраке Райна вдруг увидала возникший перед нею дом, солидный, надёжный, бревенчатый, словно вросший в вершину холма; чуть поскрипывая на ветру, качалась вывеска: обнявшиеся гном и орк, с парой громадных пивных кружек в руках.
Низкий сруб со множеством окон окружала невысокая же ограда из дикого камня, и, хотя краски по-прежнему оставались смытыми, как и всегда в сумерках, это уже не было серым «ничто».
В окнах приветливо горел огонь.
Скрипнула дверь, на крыльцо упал прямоугольник света, возник тёмный силуэт с фонарём в протянутой руке.
– Гость, кто бы ты ни был, заходи!
Низкий, густой, басовитый голос, исполненный силы.
Райна приостановилась, оробев. «Ну да, оробела, – призналась она себе. – Куда это меня занесло? Что ещё за морок на мою голову? А ведь это конечно же морок, видение, ничего больше. Откуда в стране мёртвых возьмётся что-то иное? А тут, гляди-ка, не только дом, но и сараи, и амбары, и клети, и кладовые…»
Рука сама легла на эфес альвийского клинка. Меч волновался, ему тут явно не нравилось, он чуть подёргивался, как горячий нетерпеливый жеребец.
Однако ноги сами понесли валькирию ко входу.
Под сапогами заскрипел песок – им была засыпана дорожка от внешней изгороди.
Вот и ступени. Древние, тёмные, будто и не из дерева, а из чёрного камня – или это только так кажется в полутьме?
Стоявший на пороге поднял повыше фонарь.
Мужчина, средних лет, могучий телом, широкий плечами, совершенно лысый. Кожа смуглая, как от загара, словно он вечно на солнце. Он в коротких холщовых портах и кожаном фартуке, под которым голая грудь, бугрящаяся внушительными мускулами. Глаза – глаза будто у хищной птицы, янтарные с узкой прорезью вертикального зрачка.