Ашерон
Шрифт:
Еще одна вещь, которая отличала его от обычных людей. Это тоже приносило Эстесу и Катере кучу денег, так как тем, кто был ниже ростом, нравилось ощущать власть над кем-то вроде него. Двигаясь с грацией, которая для него была непостижима, Элени пересекла комнату, как будто видела каждую вещь на полу, и подала ему стул.
— Лучше вы присядьте, мой господин. Я могу только представить, каким душным наш маленький домик может вам показаться.
— Совсем нет, — честно сказал он.
Хотя он и боялся столкнуться еще с какими-нибудь вещами, однако ему нравился ее мирный
— Сходи нам за молоком, Мерус.
Мальчик убежал. Ашерон наблюдал, как она подошла к плите и зажгла огонь без особых усилий. Он был изумлен тем, откуда она могла знать, где и что лежит. Не было ни единого неверного шага или промашки.
— Мой господин? — спросила она, доставая нож из подставки, — можно мне полюбопытствовать у вас?
— Если хотите.
— Почему вы такой грустный?
Он начал было отрицать это, но зачем? Она незнала его, а он ее. Честно говоря, он был ошеломлен тем, что она смогла уловить его настроение без каких-либо визуальных подсказок.
— Откуда вы знаете?
— По звуку вашего голоса, когда вы разговариваете. Я слышу тяжелую грусть в нем и сильный атлантский акцент.
Она была абсолютно точна, пока резала. Потом она положила хлеб на каменную доску, чтобы подогреть.
— Это потеря человека расстроила вас?
Его внутренности скрутились в узел при упоминании об Артемиде.
— Друг.
— Тогда я оплакиваю его вместе с вами, — сказала она успокаивающим тоном, — я потеряла много друзей за все эти годы, и всех своих детей. Утрата — это всегда тяжело. Но у меня есть Мерус и я так им горжусь, пока он растет. Он такой славный мальчик. Вы не представляете, что значит сын для своих родителей. Уверена, ваши всегда улыбаются, когда смотрят на вас.
Ашерон встал, неспособный вынести боль от тех ран, что она открыла.
— Я, наверное, лучше пойду.
Она выглядела испуганной.
— Я сказала что-то не то?
— Нет.
Он не хотел, чтобы она чувствовала себя плохо, так как ее намерением было лишь утешить его. Это была не ее вина, что единственным человеком, который любил его, была его сестра, а его родители прокляли Ашерона с того самого момента, как он родился.
— Я направлялся в амфитеатр на пьесу, когда остановился на базаре. Я должен идти, прежде чем пропущу что-то еще.
Она взяла его руку в свою, а потом замерла, когда ее пальцы нащупали метку раба. Ее хватка усилилась.
— Вы раб?
Его лицо опалило жаром, когда унижение накрыло его с головой. Он хотел провалиться сквозь землю от ее случайного открытия.
— Я был им. Простите меня. Мне не следовало приходить сюда.
Но она не отпустила его. Элени накрыла его руку своей и улыбнулась ему дружелюбной улыбкой.
— Снимай плащ и садись, Ашерон. Ты не сделал ничего, за что стоит извиняться. Я восхищаюсь тем, что ты остановился и помог нам. Такого не дождешься от знати, они вообще редко беспокоятся о тех, кто менее везуч. Обычному человеку, чтобы стать на защиту другого, потребуется большое мужество и стойкость характера. То, что ты сделал, это даже более, чем благородное и доброе дело. И для меня будет честью, если
— Спасибо.
Улыбнувшись, она похлопала его по руке, прежде чем отпустить.
— Знаешь, мой отец постоянно говорил мне, когда я была маленькой, что когда мы впервые встречаем кого-то, то потом позже мы уже не можем вспомнить, о чем мы разговаривали или во что они были одеты. Мы помним только то, какие чувства вызвал у нас этот человек. Ты сделал так, что мой внук почувствовал себя значимым, защитив его, а я тебе бесконечно благодарна за этот самоотверженный шаг. Спасибо тебе, дитя.
А они оба подарили ему достоинство. Она была права. Ашерон будет помнить об этом всегда. Запыхавшись, Мерус вернулся с глиняным кувшином.
— Я принес достаточно молока. Хлеб готов?
— Почти, дорогой.
Она взяла у него молоко и разлила по чашкам. Мерус принес чашку Ашерону и поставил ее перед ним.
— Вы участвовали во многих сражениях, мой господин?
Он опустил свой капюшон еще ниже и улыбнулся такому невинному вопросу.
— Нет, Мерус. Ни в одном. И прошу тебя, зови меня просто Ашероном.
— Все в порядке, акрибос, — сказала Элени нежно, — Ашерон не любит титулов.
Мерус взял свою чашку и прибежал назад к столу. Он забрался на стул рядом с Ашероном.
— Ты умеешь сражаться на мечах?
— Совсем нет.
— О-о, — мальчик выглядел разочарованным, — так что ты тогда делаешь?
— Мерус, — пожурила его бабушка, — мы не допрашиваем наших гостей, — она покачала головой, — прости его, Ашерон. Ему всего семь и он еще многому должен научиться.
— Он меня не беспокоит. Мне девятнадцать, а я все еще учусь.
Мерус согнулся пополам от смеха. Элени поднесла хлеб к столу и поставила его перед Ашероном вместе с кувшином меда и маслом.
— У тебя очень благородный дух. Большая редкость для наших дней и для твоего возраста.
Мерус почесал свое ухо, как будто слова бабушки смутили его.
— А что если он не тот, за кого себя выдает? Ты всегда мне говорила, что иногда люди надевают маски, и мы не можем знать, что под ними.
Элени взъерошила его волосы.
— Ты прав негодник. Мы никогда не сможем заглянуть в сердца других. Когда мне было столько же лет, сколько и тебе, мой отец брал плату с моих братьев за проживание и за еду. Все думали, что он скупердяй, так как делает такое со своими собственными детьми. А мои братья просто ненавидели его за это.
— За бедность? — спросил Ашерон.
Она покачала головой.
— Нет, моя семья вообще — то жила в достатке, потому что мой отец складывал каждую копейку. И за это люди его тоже ненавидели, хотя они не знали одного, что когда он был ребенком, их выселили из собственного дома, так как они не могли заплатить по счетам. Его маленькая сестричка, которую он любил больше всего на свете, заболела из-за их бродяжнической жизни. Она умерла с голода на его руках, и тогда он поклялся, что больше никто из его родных не умрет в нищете.