Асимметрия
Шрифт:
Короче, этот юрист нас ловко заболтал, говорю же, в своей профессии он просто бог, и я решил, вернее, мы решили. Всё, что до этого мне приходилось слышать об альтернативной службе в армии, была елейная инфа о том, что туда восторженной толпой валят педики. Естественно под эту волну некоторые натуралы пытались слиться, притворившись геями. Я же смутно представлял, как буду доказывать комиссии свою ориентацию.
К счастью, мои взгляды на эту ситуацию оказались слишком поверхностными. В заявлении, составленном от моего имени, Ефим Иннокентьевич ссылался на позицию военного эксперта Гольца. Хотя имя этого человека я слышал впервые в жизни, это не помешало мне разделить мнение эксперта в том месте, где
Выводы напрашивались сами собой и делались на месте, то есть в том же абзаце: гражданин не может участвовать в том, что считает неполезным для своей страны.
На призывной комиссии мои убеждения приняли, и предписание вручили сразу, правда, не по месту проживания и не в кукольный театр.
«Самовар» честно напомнил мне, что ближайший от Чабакура театр кукол есть только в Кирове. Это было правдой: кукольники, как и шахматисты, у нас были не в почёте.
– Я сделал запрос в Киров, – говорил он мне, отыскав укромное местечко в барбаканах районного военкомата, – им нужен артист-кукловод со специальным образованием. Короче, ты не подходишь.
– А другие театры?
– Обижаешь, чемпион! – елейным голоском нашёптывал юрист. – Думаешь, в каждом прямо ждут тебя с распахнутым объятием? Был один вакант, к слову, в труппу магнитогорского тюза «Буратино». Декоратор-осветитель и костюмер-гримёр на полставки.
– Я бы смог!
– Не сомневаюсь! Но декоратора-осветителя-костюмера-гримёра мы успешно про… зевали. Опередил нас доктор кукольных наук по имени Карабас. Но ты не унывай! Всё что не делается, то к лучшему. Я тут вспомнил давеча, что в учреждениях Минобороны альтернавщикам служить на полгода меньше. А что, определимтебя в военный музей, посидишь на вахте полтора годика и как раз успеешь подать документы на восстановление через год на следующий. А так теряешь ещё год! Вообще, смотри сам, решать тебе.
И я смотрел: аргументы казались мне железобетонными. Правда, соглашаясь, я не учитывал одного: в Чабакуре не было организаций министерства обороны. Ну, то есть вёдра когда-то эмалировали на военном заводе, совмещая с конечной стадией лакирования гильз под винтовку Мосина. Но после победы завод поставили на консервацию, а в девяностых приватизировали, а затем благополучно разворовали.
Размышляя о шахматном этикете, одно из правил которого гласило «тронул фигуру – ходи», я понял, что всё больше теряю инициативу, но, коснувшись фигурки, всё же ею походил: взял оплаченный военкоматом билет до Красносудженска.
И вот сквозняк уже холодит мою макушку, надувая ветром голову, а я безразлично провожаю взглядом сбегающий назад пейзаж, прокручивая в голове сицилианскую защиту, но мысли, мои мысли роятся совершенно о другом, выдавливая наружу двойственное чувство – мучительное и в то же время радостное. Впереди у меня двое суток с четвертью пути, а что после – я пока не знаю, и это незнание успокаивает, обнадёживает. Неведение всегда оберегает нас. Но правда в том, что всё возможно, пока не сделан выбор. Определяющее незнание состоит же в том, что мы не знаем, кем будет сделан этот выбор.
Глава 4
Я проснулся от мерных ударов, словно невидимый метроном отстукивал очень точно заданный ритм. Или может,
– Бляха-муха! – глухо ругнулось одеяло, и из него обратно на середину комнаты вынырнуло тело, стыдливо прикрывая причинные места подушками. Тело глянуло на меня и свирепо вякнуло: – Слышь, ты кто такой и как сюда попал?
Щёки запылали от прилившей крови. Я в недоумении таращил глаза.
– Ты сам, что здесь забыл?
– Ушлёпок ты бракованный! Я здесь живу!
– Чего? Не понял! – Я спешно натянул трико, майку и спрыгнул со второго яруса на пол. – Я вообще-то тоже, так что давай, повежливее.
Ночной визитёр, похожий на молодого Ульянова-Ленина – с широкими залысинами и открытом лбом, хитро и гадко осклабился, намереваясь выдать тираду, но его прервал детский смех – тонкий, переливчатый, чуть-чуть визгливый.
– Прямо какая-то мелодрама в стиле «Иронии судьбы», – закутанная в одеяло, как в паранджу, обладательница ребячливого смеха, вынырнула из-за мужской фигуры и принялась изучать меня долгим, пытливым взглядом. – Мальчики признавайтесь, у кого из вас двоих страшное похмелье после дружеских посиделок в бане?
– Тата, всё: кина не будет, – коротко и небрежно бросил юный вождь пролетариата и, обращаясь ко мне, потребовал: – Говори, Сазана знаешь?
– А что, должен?
– Э, баклан, тебя попутало реально! Не дерзи, отвечай мне: да-нет!
– Синоптик, запарил бычку включать! – Детский голос моментально огрубел, будто выковался в латы. – Не можешь по-человечески?
– Сейчас махач устроим! – пообещал Синоптик. – Вот это будет по-человечески, по-пацански.
Одеяло окуклилось и отделилось от кровати. Рассыпанную арочкой вокруг бровей филированную чёлку с острым зубчиком в центре лба обрамляли редкие пряди в завитках. Я даже смог почувствовать нежный, вкусный запах цветочного парфюма, который источали волосы. Он был дико и причудливо замешан на мягком аромате разгоряченной женской плоти. Я мучительно ощутил это тепло: оно пробрало от макушки до самых пяток.
– Скажи, ты давно здесь живёшь? – Глубокие чёрные глаза-маслины изучали меня.
– Как заселили, так живу, – медленно, по слогам сказал я, стараясь вложить в слова максимум небрежности, но голос не слушался и дрожал как осиновый листок в ненастную погоду. – Полмесяца или около того.
– Синоптик, а ты, когда ночевал здесь в последний раз?
– В душе не помню. Я же с тобой тусил на Красном Маньяке.
– Значит, недели три, – сделала выводы Тата и рассмеялась. – Слава, зарывай топор войны и знакомься – это твой сосед!