Аскольдова тризна

Афиногенов Владимир Дмитриевич

— Здорово, «племянник»... — шагнул к варягу лохматый. — Сразу-то я не признал тебя, да, когда услышал про «человека, презирающего богатство», вспомнил... Значит, так вы странствуете?..

— Не твоего ума дело, хозяин... Лучше помолчи. Если мы к тебе с разумением отнеслись, то наш Олег скорее всего примет тебя за раба... Что-нибудь собери на стол, он скоро пожалует сюда.

Волочанин уже заканчивал ставить на стол еду, когда вошёл Олег — высокий, широкоплечий, в блестящем шлеме и красном корзно, застёгнутом на манер русских князей — у правого плеча массивной застёжкой, в зелёных сафьяновых

сапогах. Его сопровождал воевода, в котором лохмач уже без труда признал второго бывшего странника, того, что был постарше. Олег сразу сел за стол, отрок снял с его плеча красный плащ, расстелил на лавке.

Глядя на воеводу и молодого ратника, волочанин усмехнулся: «Вот что за орёлики тогда были у меня... Соглядатаями шли от Смоленска...»

— Что, лохматый, узнал? — обернулся к волочанину воевода, посверкивая зеленовато-жёлтыми, как у волка, глазами. — Князь, помнишь, я рассказывал тебе, что встретили в лесу человека, который нам говорил о вреде золота... Вон он и есть, сей человек, к тому же ведает волоком.

— Что волоком ведает — хорошо, а что говорит о вреде золота... Хотя спорить не хочу... У каждого есть своё мнение. А мы в Новгороде научились уважать мнение каждого, даже самого мизинного человека... Не дёргай веком, волочанин, я же не сказал, что мизинный человек — это ты... — улыбнулся Олег, показав ряд белых крепких зубов. Вдруг лицо его преобразилось, глаза залучились и сделались приветливыми. — Если он имеет что-то против золота, отдай ему, воевода, моего лучшего коня... Но только ты, волочанин, проведи наши суда по самому короткому пути и как можно быстрее.

— Будет сделано, князь. А ты никак, странник, в звании воеводы?.. — повернул лицо лохмач к Тодгрину. — Раз в таком звании под видом смерда путешествовал, знать, нёс в себе великую тайну...

— И тут угадал, стоумовый! Эй, Торвальд! — обратился воевода к «племяннику». — Иди приведи княжеского коня волочанину.

«Ишь, стоумовый... И впрямь, угадал нас... Удивился, но особо виду не подал. Не то, что я, когда в Новгороде спустя какое-то время в важном воеводе узрел «дядю». Вот изумился! Если такого человека Олег посылал в разведку, значит, стоило сие того... Да... Стоило! И я один из тех, кто знает, как мы без боя возьмём столицу кривичей, — думал Торвальд, шагая к княжескому обозу. — Там в окружении нянек и рынд содержится пятилетний сын Рюрика Игорь, которого взял с собою в поход его дядя — не подложный, как Тодгрин в случае со мной, а настоящий... Самый настоящий!»

Пятилетний ребёнок княжеских кровей, увидев Торвальда, очень ему обрадовался, узнав, зачем тот пришёл сюда, потребовал:

— Я сам доставлю дяде Олегу коня. Верхом.

— Только шагом поедешь. Я и рынды будем рядом.

На Игоря быстро надели сделанные для него ратные доспехи, малыш ловко вскочил в седло и взялся за уздечку.

— Привёл тебе коня, дядя! — гордо заявил он с порога, входя в дом.

Увидев мальчика в ратной одежде, волочанин уже в который раз за это утро был удивлён. Вскоре понял, кто этот маленький воин.

Направляясь к волоку, лохматый незаметно толкнул в бок отрока и тихо сказал ему:

— А ты говорил, что Олег примет меня за раба... Нужных людей, мне кажется, он отличает.

Повернувшись к дому, где стоял и

жевал сено привязанный к воротному кольцу конь, волочанин довольно пощёлкал языком.

— Прежде времени не радуйся, — степенно рассудил отрок. — Ещё посмотрим, останется ли конь у тебя после волока...

Остался. Больше того, Олег ещё раз поблагодарил лохмача, как только лодьи были спущены в исток Днепра, ставший после прошедших ливневых дождей шире и глубже.

Новгородцам повезло и на сей раз: подул угонный ветер, и к Смоленску они поплыли на лодьях с поднятыми парусами.

К осени кузнецам Скьольда приходилось выполнять заказы ловчих: ковали то охотничьи ножи, то наконечники для стрел, то острия для рогатин. Делали и всякие домашние вещи.

Когда Скьольд вынул из груды металла заготовку, чтобы сунуть её в огонь, вошёл человек, посланный воеводой Тодгрином. Уединившись в углу, Скьольд и гонец долго шептались.

Потом кузнец встал, вышел к пылающему горну и сказал своим товарищам:

— Сегодня вечером. Готовьтесь!

Наконец-то! К вечеру товарищи Скьольда должны собрать подкупленных ими людей, вооружить их и вывести к крепостным воротам, которых в Смоленске было тогда трое; сам Скьольд поведёт своих ратников к главным. Он должен упредить дочь старейшины кривичей Забаву, поздним временем почти всегда проверявшую ворота вместе со старшим дружины Добрыней — малым красивым, удалым, обладающим отменной силой, состоящим, по слухам, любовником бывшей жены киевского князя Аскольда.

Сколько же лет прошло со дня его гибели?.. Пятнадцать... Да, через три месяца, в день солнцеворота, будет ровно пятнадцать...

За эти годы Забава хоть и стала тридцатилетней красавицей, но так и не вышла снова замуж. У неё был в жизни даже такой отрезок времени, когда она возненавидела почти всех мужчин. После диких оргий с Диром в лесном тереме... Убежав оттуда и очутившись дома, ещё долго приходила в себя, потом взяла в любовники красавца старшого (значит, слухи оказались не напрасными) и вот живёт, помогает отцу в его хлопотных делах старейшины племени.

И в этот вечер, как всегда, в сопровождении нескольких дружинников и Добрыни Забава выехала к главным крепостным воротам, но там её уже ждали не смоленские стражники, а норманны, которые успели зарубить первых и переодеться в их одежды.

Надвигалась ночь. Стало темно. Но ворота освещались факелами, вставленными в настенные подфакельники и потрескивающими на ветру.

Промах допустил Скьольд: он не успел предупредить своих людей, чтобы они просто стояли возле стены, отбрасывающей тень, а не ходили взад-вперёд. И один шагавший туда-сюда стражник показался Добрыне подозрительным — чуть прихрамывал на правую ногу...

Старшой поднял руку, давая понять своим дружинникам, чтобы они остановились. Забава тоже стала. Она была одета в кольчатый доспех, который спускался только у неё до самого пояса, в высоком шлеме, как у норманнов, узких хозах и кожаных сапогах, с луком за спиной, колчаном и мечом у бедра. Она удивлённо повернула голову к возлюбленному; свет от воротных факелов доходил сюда, и лицо рядом стоящего можно было хорошо разглядеть.

— А кто из наших стражников колченогий? — спросила Забава Добрыню.