Асмодей

Кухтин Саня

Только вот не успели привыкнуть, как новая перемена пришла: затишье! Год прошел, второй, третий… а от Люцифера ничего не слышно: не приглашал никого на совет, не зазывал на фальшивый праздник, где не было веселья, даже гонцов с указаниями по своим владениям не рассылал. Некоторые вздохнули с облегчением, про себя отмечая: чем бы Владыка ни тешился, только бы больше не реформировал, лишь семеро его приближенных в печаль впали, понимая, что не к добру такая тишина, ибо бурю она предвещает. Не ошиблись! Только в этот раз, к счастью для рядовых чертей, злость его лишь на рыцарей обрушилась.

Неладное Асмодей почувствовал в тот момент, когда у его порога остановился вестник Люцифера, который даже для ада выглядел на

редкость удрученным. Видимо малец первый хлебнул из горькой чаши господского гнева, а потому сейчас скакал во всю прыть, чтобы по возвращению не получить добавки. Но демоны народ подневольный: хочешь — не хочешь, а на зов повелителя идти все равно придется, а то глазом не моргнешь, как останешься и без пещеры, и без душ, и без титула. А потому и постарался Асмодей не задерживаться, чтобы не усугублять и без того плохое настроение Владыки, заранее обдумывая оправдания, которыми будет своего господина потчевать. Первым прибыл он во дворец — первым и внушение получил.

Как оказалось, не оправдали рыцари надежд Повелителя, не заполучили для ада желаемое количество грешников, так еще и в мире людей наследили. Теперь от инквизиции верноподданным Его Сатанинского Величества никакого спасу нет, как мухи назойливые бесов преследуют — убить, конечно, не могут, но докучают. Оттого и сидел сейчас демон похоти понурый в своей опочивальне, вспоминая дни минувшие, когда жизнь такой простой казалась: не было ни правил, ни обязательств — живи и радуйся…

Хотя, сказать по чести, далеко не это выводило демона из себя. Всякое в преисподней случалось, пережили они и низвержение; и Великий Потоп, когда сорок дней у них с «потолка» хлестало так, что пол-Ада затопило — инквизицию и подавно переживут. До бешенства доводило то, что по мнению О-Великого-Асмодея, по крайней мере таковым он себя считал, Повелитель несправедлив был с ним сегодня.

С себя вины демон не снимал: если виноват, то виноват. Сетовал он лишь на то, что Люцифер в своей «великой занятости» не имел возможности вникнуть в суть поставленных рыцарям задач, незаслуженно превознося одних перед другими.

В очередной раз в фаворе Абаддон — рыцарь гнева и войны, за последнее столетие приведший в чертоги преисподней столько душ, что прочим демонам и не снилось. Что ж, с цифрами не поспоришь! Но если бы Владыка в суть дела заглянул, понял бы, что не так уж и велики его заслуги. Вот взять, к примеру, Северную войну, когда Швеция с Речью Посполитой схлестнулась — по сути, то была война двух монархов, в которых, с легкой демонской руки, подстегнули тщеславие и жажду наживы, а пали в ней тысячи невинных. Только вот есть одно «но» — невинные эти в бою мечи друг против друга подняли, грех великий совершили, пусть и по приказу монархов, которых, к слову, в аду с оркестром ждут. Как бы то ни было, за убийство людям дорога в ад полагается. Вот и идут они стадами без вины виновные прямиком на аукцион, а Абаддон в жадности своей непомерной еще и трофеи собирает. Разве ж это честно?

Или, вот, Мамона — демон алчности и богатства. Этого Асмодей ненавидел всеми фибрами своей черной души. По мнению О-Великого, единственной заслугой первого было дело тамплиеров. Подстегнув тщеславие Филиппа Красивого и его безумное желание обогатиться и нежелание платить по счетам, демон спровоцировал падение божественного ордена, заполучив в копилку падших не только душу короля и его проклятых потомков, но еще и Папу Римского, давшего разрешение на подобное бесчинство. Итак, тамплиеров сожгли на костре, а несметные богатства ордена, как и чаша Святого Грааля, канули в небытие. Ну, канули, конечно, громко сказано: целые и невредимые пылятся в подвалах Люцифера, но дело-то не в этом. С тех пор сколько веков минуло? Два? Три? А Владыка до сих пор это громкое дело превозносит. Так и живет Мамона в тени собственной славы, и бед не знает. Сколько бы душ не привел

в ад — все равно лучший из лучших, ведь сумел чашу с кровью самого Спасителя заполучить, а то, что ни один демон даже прикоснуться к этой реликвии не может — не беда.

Но хуже всего были Астарот и Левиафан, по мнению Асмодея этим и делать ничего не надо было — души сами в их руки плыли, оставалось только встречать их на другом берегу — ведь лень и зависть в человеческой природе заложены, надо было только это чувство подогреть. И если Астароту над этим вопросом еще подумать приходилось, то за Левиафана, будь он трижды проклят, всю работу делали другие демоны. Абаддон начал войну — из крестьян все деньги выжал, Мамона даровал одному серебро — второй увидел и в зависти своей убил соседа. Вот тебе и душа! Да и вообще, если бы у зависти был цвет то, по убеждению Асмодея, весь мир людей окрасился бы черным. Да и не только мир людей. В аду тоже было полно завистников. Знал бы Левиафан, чем занимается сейчас демон похоти, пришел бы и по его душу.

Вот она — фантастическая четверка демонов, которых так превозносил Люцифер, от одной мысли Асмодея начинало передергивать. Все время Абаддон, Мамона, Левиафан и Астарот, а как же остальные? Им куда сложнее приходилось. Ведь пробудить в человеке похоть — это целое искусство, которое требует индивидуального подхода к каждой жертве. На это и время требуется, и хитрость, и недюжие умственные способности, особенно, когда Церковь с таким усердием проповедует целомудрие и супружескую верность. Только вот Владыка об этом не задумывается, а оттого и противостояние в его совете назревает, причем такое, что вся преисподняя может содрогнуться, когда рыцари Ада друг против друга с мечами встанут. Как ни крути, перспектива не радужная, но вполне вероятная.

В общем, так и покинул Асмодей замок Люцифера, терзаемый завистью и злостью, надеясь на то, что хоть в своей пещере сумеет прийти в согласие с собой. К тому же там его ждало новое приобретение — чистая во всех отношениях душа, которая, будто звезда, озарила Ад своим светом, став предметом гордости для Асмодея, и зависти — для остальных. Подобно времени, оттачивающему камень, он потратил пять лет, чтобы огранить душу Авроры и придать ей желаемую форму. Для создания бессмертного срок, конечно, недолгий, но для души в аду… до сих пор в голове не укладывалось то, как она могла так долго сопротивляться. Безусловно, вкус победы от этого стал еще слаще, так что возвращался он с предвкушением, но и тут его ждало разочарование.

Отсутствие должного приветствия стегануло кнутом по гордости, по его мнению несчастная должна была в ногах у него валяться, а она… она смотрит прямо в глаза, будто равной ему себя ощущает, да и ореола страха, исходящего от нее, демон не почувствовал! Это что за дерзость такая? Приказал всыпать плетей, чтоб жизнь раем не казалось.

Но удивление все же пересилило обиду в тот момент, когда он не услышал ни стонов, ни мольбы о пощаде. Даже интересно стало, что такого сотворили с мадам Д’Эневер черти-мучители, что у нее такой иммунитет к пыткам выработался.

Тогда-то падший впервые порадовался тому, что в Аду все же есть бюрократия — можно было просмотреть отчеты о проделанной работе над грешницей и узнать, какие опыты над ней ставили местные тюремщики. Это ж надо, не стонать под пытками в доме О-Великого…

На секунду в голову закралась мысль о том, что он слабину где-то проявил, оттого его души всякий страх потеряли. Что ж, теория требовала проверки, а потому он приказал Дэлеб проделать над своей служанкой те же действия, что и над Авророй, результат ждать себя не заставил: и страх, и мольбы, и стоны… причем какие! Захотелось самому себе уши отрезать! В суд бы подать на черта, который так усердствовал, перевыполняя план по пыткам на чужой собственности. И собственности не какого-нибудь мелкого беса, а самого Асмодея!