Асмодей
Шрифт:
– Что изволите, Владыка? – сделав легкий поклон, произнес он.
– Запри Дэлеб в пещере, где пытают грешников, – равнодушно произнес Асмодей. – Приставь к ней стражу, хотя нет, сам лично встань у дверей. Головой отвечаешь за нее.
– Повелитель, молю, – взвыла демоница, пытаясь вырваться из рук Аластора. Но то ли силы вконец оставили ее, то ли алкоголь сковал ей ноги, как ни старалась, она не могла оказать своему теперь уже бывшему соратнику никакого сопротивления.
– Я решу ее судьбу после, – даже не удостоив несчастную взглядом, буркнул он.
Когда двери за ними захлопнулись, Асмодей опустился в огромное кресло, скрестив руки на груди.
– Асмодей, – бархатистым распевным голоском начала Барбела, опускаясь на колени подле него, – это война, хотим мы того или нет, но в ней всегда будут жертвы.
Ах, если бы знала Барбело, насколько сейчас совпадали их мысли. Демон неустанно повторял себе эти простые слова, пытаясь убедить себя в том, что и Аврора, и ее вычисления канули в Лету, признаться, он даже сумел свыкнуться с этой мыслью, но теперь, когда былая уверенность разрушилась под натиском истины, в его душе вновь загорелся светоч надежды. С чего бы это? Почему от одной мысли об Авроре все его существо преисполняется неким чувством… благодарности. Может Дэлеб и права: слишком много чести он оказал этой душе, а оное вполне могло отразиться на его репутации не самым благоприятным образом. Хотя, в свете последних событий, это было, пожалуй, наименьшей из его проблем. Публичная порка надолго станет предметом злословий среди местных обитателей, так что об Авроре никто и не вспомнит.
– Тебе лучше сейчас уйти! Лучший спутник размышлений – одиночество!
– Асмодей, я… – попыталась возразить демоница.
– Тысячелетия назад я преклонялся перед тобой, доверял тебе, – спокойно начал он, стараясь не глядеть в голубые глаза Барбело. Очевидно, в этот момент его мысли унеслись в те далекие времена, когда он был серафимом у трона самого Господа. – Но на небесах не благословляют подобные союзы. Великая кара ангела в том, что, будучи преисполненным любви, он не имеет права любить кого-то больше, чем Творца. Именно потому я встал на сторону Люцифера в этой битве, чтобы быть с тобой. В Аду не было законов, не было запретов, не было ничего, что могло помешать этому…
– Ты никогда не говорил об этом, – произнесла она, заключив его ладонь в свои руки. – Почему же делаешь это сейчас?
– Потому что доверие к тебе, как и любовь – моя величайшая ошибка. Века открыли мне эту истину, а адское пламя до последней крупицы выжгло чувства, которые я к тебе испытывал. Оно испепелило их вместе с нашими сердцами и развеяло пепел по бескрайним просторам. Этот огонь превратил нас в тех, кем мы являемся сейчас, и я не жалею об этом, но прелесть прошлого в том, что оно осталось позади, преподав нам такие ценные уроки, которыми не стоит пренебрегать. В ту ночь на мгновение я позабыл об этом. И вот результат! Ты в очередной раз предала меня. И единственная причина, по которой ты до сих пор не разделила скорбную участь Дэлеб – это моя память об этих чувствах. Именно поэтому я позволю тебе сейчас уйти и больше никогда не переступать порог этой обители. Именно поэтому я сохраняю тебе жизнь, но мое терпение не безгранично, не стоит его испытывать. Уходи…
– Ты… ты не можешь так поступить, – подскочив, будто ужаленная, прошипела она.
– Тебе лучше не знать о том, что еще я могу…
– Асмодей…
–
– Вы звали меня, Повелитель? – начал молодой темноволосый юноша, облаченные в черный балахон, напоминающий монашескую робу, скрывающую лицо.
– Проводи нашу гостью и проследи за тем, чтобы она больше здесь никогда не появлялась!
– Ты поплатишься за это! – вырываясь из рук охранника, взявшего ее под локоть, взревела она. – Ответишь за это… Я… клянусь, я убью тебя.
– Дорогая, никогда не грози тем, что не в силах исполнить. И что не готова совершить. Это признак слабости, – приподняв ее за подбородок, прошептал Асмодей, склонившись к ее уху. – Если желаешь мне отомстить, сначала нанеси удар, а потом произноси торжественные речи над остывающим телом, ибо глупо кричать о своих намерениях на каждом шагу, считая, что я подпущу тебя настолько близко, чтобы ты смогла совершить удар. И помни, в отличие от Абаддон, меня не отстранили от власти…
– Она тебя и погубит, – перебила Барбело, сплюнув ему в ноги. Глупая, отчаянная попытка придать значимости собственному уходу – вполне в духе столь эксцентричной особы. Асмодей даже иронично усмехнулся.
– Чтобы ни произошло, чтобы вы ни услышали, я запрещаю входить в мои покои, – уже у самого выхода остановив Диаваля, прошипел хозяин резиденции.
– Будет исполнено, Владыка!
Когда за дверью затихли их шаги, Асмодей подошел к ониксовой глади портала, ведущего на пустошь, невольно вглядываясь в собственное отражение, которое растворялось в дымчатом мраке по мере его приближения. Казалось, что цепкие руки незримых существ, обитающих на пустоши, пытаются утянуть его душу в закоулки этой мрачной неизвестности. В то же мгновение от спокойной зеркальной поверхности стали подниматься клубы черной дымки, обступившей его со всех сторон – ощущение, мягко говоря, мерзкое. Повинуясь инстинкту, демон даже отступил назад.
– Нуриэль, – произнес он, выпуская из груди сияющую сферу, которая подобно солнечным лучам, разрезающим черноту ночи, развеяла окруживший его мрак.
– Внимаю тебе, – с легкой издевкой в голосе, которую могут понять и простить друг другу только близкие товарищи, произнес плененный ангел.
– Она там, – кивнув в сторону портала, произнес Асмодей.
– Аврора?!
– Да. Дэлеб во всем созналась. С легкой руки Абаддон она предала меня, точно так же, как и Барбело, как Азазель…
– Ты говоришь так, будто это тебя удивляет! – фыркнул Нуриэль.
– Скорее беспокоит! Она опоила меня настойкой аконита…
– И что ты собираешься делать? – усаживаясь в кресло напротив демона, произнес он, проследив за его взглядом, который будто пытался пройти сквозь непроглядный мрак.
Нуриэль, будучи частью Асмодея, не имел возможности соприкасаться с его мыслями, демон надежно хранил ключ от своего сознания лишь изредка, в часы великой слабости или жгучей злости, теряя над собой контроль. Только тогда плененная душа могла вырваться из оков неведения, соприкасаясь с душой своего тюремщика. В остальное время он был будто погружен в сон, где сновидениями являлись отголоски реальности, пережитой Асмодеем. Таково было бремя непоглощенной души, которое Нуриэль принял с ангельским смирением. Но сейчас… сейчас не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять мысли собеседника, и ту немую решимость, которую источал каждый его жест.