Аспазия

Маутнер Ф.

— Для меня ясно только одно, — отвечал сын Софроника, — что Афины будут первым городом на свете, все остальное мне неизвестно и покрыто мраком. Но будем надеяться на все лучшее от могущественного отца Зевса и его властительной дочери Афины-Паллады.

Глава II

На Акрополе было много сов. Эти птицы были посвящены Афине-Палладе — принадлежали ей, как птицы ночи, вызывающие на размышление, так как сама ночь мрачна, но от нее родится свет и ночью лучше, чем среди белого дня, зреют мысли в бодрствующей голове человека. Но нередко ночь замышляет нечто против света, поэтому и птицы ночи — совы, сделались врагами света.

Они гнездились

под крышею храма Эрехтея, и были любимыми птицами жреца Диопита, который стоял перед ступенями Парфенона и с жаром разговаривал с каким-то человеком.

— Ты знаешь закон числа ступеней для входа в храм — закон древний, установленный эллинами и соблюдаемый в течение столетий? — спрашивал он. — По старинному обычаю число ступеней должно быть нечетное, чтобы идущий, в знак хорошего предзнаменования, вступил на первую и на последнюю ступень правой ногой.

— Да, это так, — согласился собеседник Диопита.

— Но, ты видишь, — продолжал жрец, — что люди, построившие Парфенон, не хотят ничего знать о добрых предзнаменованиях; число этих ступеней — четное. В самом плане Парфенона заключается оскорбление, и презрение к богам. Посмотри, с тех пор как прошел праздник Панатенеев, с тех пор как розданы были награды победителям на состязаниях, с тех пор как народ достаточно нагляделся на статую Фидия, украшенную золотом и слоновой костью, праздничный храм, как они его называют, снова закрыт, изображение богини завешено, чтобы оно не запылилось к следующему празднеству и, вместо жрецов, каждый день мы видим казнохранителя, являющегося пересчитывать сокровища. И таким образом — о стыд, о позор, — вместо благочестивого пения, в ушах богини раздается звон монет.

После слов Диопита, его собеседник, одетый как чужестранец, начал расспрашивать о величине афинской казны, помещенной в казнохранилище под покровительство Афины-Паллады и Диопит рассказал ему все, что знал.

— Да, недурно, — заметил чужестранец. — Вы, афиняне, собрали порядочные суммы, но, мне кажется, что вы скоро истощите этот запас даже в мирное время.

— Ну, нет, — возразил Диопит.

— А я предвижу, — снова сказал чужестранец, — что после окончания этого храма, начнется новое строительство с такой же поспешностью, с таким же усердием. Предполагается уже постройка роскошного портика, не менее величественного чем сам Парфенон.

— И все это дело недостойных людей, — перебил Диопит, — которые в настоящее время управляют афинянами, они пренебрегают святилищем Эрехтея, которое сами персы смогли разрушить только наполовину и воздвигают роскошные залы с помощью тщеславных помощников Фидия, собравшихся к нему со всей Эллады.

— Разве Перикл так могуществен? — спросил чужестранец. — Отчего из всех знаменитых полководцев и государственных людей Афин ни один, насколько я знаю, не избег изгнания. Лишь Перикл пользуется властью так много лет.

— Он единственный человек, — сказал Диопит, — которому афиняне дают время привести их к погибели.

— Спаси от этого бог! — воскликнул чужестранец. — Я родом из Эвбеи и желаю афинянам всего лучшего.

— Не притворяйся, — сказал Диопит, спокойно глядя чужестранцу в глаза, — ты спартанец, тебя, во время празднества Панатенеев, прогнали с порога Парфенона. Я видел это и узнал тебя. Но не бойся меня — есть много афинян, которые для меня ненавистнее всех спартанцев вместе взятых, и тебе, без сомнения, хорошо известно, что в Афинах противников нововведений, людей, держащихся за древние обычаи, зовут друзьями спартанцев. Людей, ненавидящих Перикла, хотя может быть и тайно — достаточно. Идем, я покажу тебе место, где, не меньше чем в храме Эрехтея, лелеют непримиримую богиню мщения.

Диопит повел спартанца к восточному склону Акрополя и указал ему рукою на глубокий овраг.

— Видишь тот обрывистый

холм, скалы вокруг которого как будто разбросаны руками титанов? Ступени, вырубленные в скале, ведут к четырехугольной площадке. От этой площадки другая лестница ведет вниз, в глубокий овраг. В этом овраге храм богини мщения, Эриннии. На вершине горы, собирается старинный, самими богами установленный суд, который мы называем Ареопагом.

Мудрые, седые члены суда поручены покровительству Эриннии; в их руках древние законы, и им поручено святилище, от которого зависит благоденствие страны. Обвиняемые, дела которых решает этот суд, становятся между специальными урнами, судьи дают страшную клятву, которой призывают несчастия на своих близких, если решат дело не по справедливости. Выслушав дело, они молча кладут свое решение в одну из урн: в урну пощады, или в урну смерти. Сначала они судили умышленные убийства, но потом стали судить и гражданские проступки. Им дозволено проникать в частную жизнь семейств. Они наказывают отцеубийц, поджигателей, людей убивающих без нужды безвредное животное, мальчиков, которые безжалостно ослепляют молоденьких птенцов. Им дана власть даже выступать против решения народа; нет ничего удивительного, что этот суд уже давно вызывает недовольство нынешнего правителя Афин.

— Но большинство афинян любит Перикла, — возразил спартанец, — и считают его истинным сторонником народного правления.

— Я не считаю Перикла настолько глупым, — отвечал Диопит, — чтобы он был действительно сторонником народного правления — человек с выдающимся умом редко бывает чистосердечным сторонником народного самоуправления, так как было бы странно, если бы человек желал, данную ему толпою власть, добровольно снова делить с нею. Перикл льстит массе, как все эти сторонники народа, чтобы добиться исполнения своих честолюбивых планов. Очень может быть, что из сокровищ, скрывающихся в глубине Парфенона, он отольет золотую корону, которую на одном из празднеств Панатенеев, наденет себе на голову, перед глазами всего собравшегося народа, у ног богини Фидия. Приготовьтесь лакедемоняне приветствовать царя эллинов и его царицу, Аспазию!

При последних словах жрец огляделся вокруг.

— Идем, — сказал он спартанцу, — я вижу сюда приближаются люди, отмеривающие место для нового портика. Если нас увидят вместе, то меня обвинят в заговоре с лакедемонянами.

И жрец Эрехтея спрятался вместе со спартанцем за колоннами храма, где они еще некоторое время разговаривали.

Не униженной, но высоко подняв голову, оставила Телезиппа дом своего супруга. Она постоянно говорила всем, что «могла бы быть супругой архонта Базилия» и когда у Перикла созрело решение развестись с нею, он стал думать каким бы образом смягчить свой поступок и вспомнил, как часто говорила она об архонте Базилии.

Этот архонт был сторонником Перикла, человеком уже пожилым, но не женатым, Перикл отправился к нему и спросил его не желает ли он жениться.

Архонт тихий, скромный человек был не прочь жениться, если найдется для него подходящая невеста.

— Я знаю одну женщину, — сказал Перикл, — которая создана для такого человека, как ты — это моя собственная супруга. Для меня в ней недостает веселости, в ней слишком много суровости и достоинств, которые, для человека как ты, были бы вполне подходящими. Я собираюсь развестись с Телезиппой, но считал бы себя счастливым, если бы знал, что из моего дома она перейдет в дом еще лучшего человека и найдет в нем то, чего ей недоставало у меня. Что касается того обстоятельства, что по старым правилам должен архонт жениться только на девушке, то я обещаю употребить все свое влияние на афинян, чтобы обойти этот обычай. — Архонт Базилий выслушал эти слова также серьезно, как они были сказаны. Немного подумав, он объявил, что готов ввести Телезиппу в свой дом.