Аспект белее смерти
Шрифт:
Присмотрелся, попытался разобраться в происходящем — и вмиг заслезились глаза, а следом на затылке зашевелились волосы, заломило зубы и зашумело в ушах. И ещё некстати вспыхнул уголёк боли под правым коленом, я оступился и едва не расплескал воду.
— Аккуратней! — потребовал брат Тихий.
Но лично я на его месте беспокоился бы отнюдь не из-за моего ведра. Очень уж недобро глянул наставник неофитов. И направлено его недовольство было точно не на меня, а на монашка. Тому хоть бы что. Ну чисто дурачок блаженный.
Он ещё и одного меня в часовенке оставить не побоялся. Я поначалу этому
Перво-наперво я встал у двери и принялся следить за упражнениями неофитов, а закатал рукава, намочил тряпку и взялся мыть пол, уже только когда их увели с площадки. Но наводить в часовенке порядок было откровенно скучно, поэтому размеренно задышал, пытаясь вместе с воздухом втянуть в себя энергию неба. Какое-то время ничего не происходило, а когда в груди начало припекать, я в полном соответствии с наставлениями третьей ступени стал разгонять тепло по всему телу и выталкивать его излишки вовне.
Вдох-выдох. Раз-два.
При этом никакого намёка на вчерашний прилив сил не случилось, более того — я необычайно быстро утомился и своего занятия не бросил исключительно по той простой причине, что ощущать себя всамделишным тайнознатцем было чертовски приятно.
Вода очень скоро стала грязной, а на дне ведра скопился песок, но идти по закрытой для мирян территории до колодца без сопровождения было откровенно боязно, и я решил дождаться возвращения монашка, а пока взял скребок и принялся очищать накапавший на каменный пол воск.
Вдох-выдох. Раз-два.
Тепло в себя, тепло по телу, тепло из себя. Раз-два-три.
Три счёта оказалось чертовски сложно подогнать к двум, пришлось вдыхать медленно, а выдыхать быстро, но не сразу, а после некоторой паузы.
Вдох-задержка-выдох. Раз-два-три.
Тепло в себя, тепло по телу, тепло из себя. Раз-два-три.
И как-то резко полегчало, будто второе дыхание при долгом беге открылось.
С улицы донёсся непонятный шум, и я бросил скребок, подошёл к входной двери. Думал, вернулись давешние неофиты, но хоть выстроившимся на площадке мальцам и было точно так же лет по двенадцать-тринадцать, у этих рубахи оказались подпоясаны кушаками. Да и наставник ими занимался другой.
— Любой заклинательный аркан, если не брать в расчёт атрибут тайнознатца, это всего лишь последовательность действий-приказов. — Он поднял руку на уровень груди, сотворил огненный шар размером с яблоко и перечислил: — Ограждение, воспламенение, насыщение. При необходимости добавляется движение.
Но, к вящему моему разочарованию, монах не запулил огненным шаром в один из гонгов, а небрежным взмахом руки его развеял.
— Каждый приказ создаётся отдельным усилием, поэтому сотворение мало-мальски сложных заклинаний требует наличия не только меридианов, но и узловых точек для разделения энергетических потоков. Для неофитов проработка абриса — дело весьма отдалённого будущего, вам сейчас доступны лишь самые примитивные… чары. — Наставник презрительно скривился, а потом нацелил руку на один из гонгов и объявил: — Нагрев! Фокусировка!
Я
— Нагрев требует лишь голой силы и выносливости. Для этого вы закаляете дух и тело. Собрать энергию в одной конкретной точке несравненно сложнее. Обычно неофиты годами пытаются зажечь взглядом свечу, и лишь после этого им дозволяется перейти к чему-то более серьёзному. И что это в итоге даёт? Ничего! На следующем этапе приходится осваивать принципиально иные способы управления энергией, время оказывается растраченным попусту. Вам это не грозит. Нагрев! Фокусировка!
Последние слова монах уже выкрикнул, и его подопечные все, как один, вскинули руки и попытались раскалить медные гонги. Возможно, у кого-то и получилось нагреть металл, но никак внешне это не проявилось.
У меня невесть с чего разболелась голова, и я отступил вглубь часовни, снова начал счищать с пола капли воска. Так и подмывало зажечь взглядом одну из свечей, но не стал нарываться на неприятности, окончательно уверившись в своём решении обратиться за советом к монастырскому целителю.
Всего-то ведь и надо, что попросить монашка отвести к брату Светлому.
Чай, в такой малости не откажет.
Не тут-то было! Явился за мной брат Тихий мрачнее тучи, его левое ухо сильно опухло и цветом сравнялось со зрелой сливой.
— Воду бы поменять, — сказал я, но тот ничего и слушать не стал.
— Не надо! — отрезал брат Тихий. — Тащи на помойку и проваливай! Завтра к заутрене жду! Живей давай! Шагай!
Мелькнула мысль, что влетело ему из-за того, что посторонний оказался свидетелем занятий с неофитами, но на обратном пути я приметил сразу нескольких послушников, спешно таскавших куда-то воду и коловших дрова. Тут-то и вспомнилось, как монашек шептался с ними, прежде чем поручить мне ту или иную работу. Не иначе лодырей наказали за лень, а моему провожатому всыпали за грех стяжательства.
Так ему и надо!
На Заречную сторону я вернулся только в два пополудни. Идти в Гнилой дом было слишком рано, но на базаре решил пока не отсвечивать, вместо этого отправился потолкаться среди босяков на задворках «Золотой рыбки». Вокруг выставленных на попа перед питейным заведением бочек кучковались мужички — кто ещё только начинал поправлять здоровье, кто уже прилично накушался. Наша мелюзга рядом с ними сегодня не вертелась, поскольку что похмельные, что запойные одарить могли только лишь подзатыльником. Ещё и карманы не обчистить — у таких обычно в них ветер гуляет, в долг пьют.
Мимо проскакали трое верховых, и у меня от изумления едва челюсть не отвисла. Мало того что никто вслед уряднику и паре стрельцов комком грязи не запулил, так босяки не засвистели даже. И пусть стражники сопровождали экипаж, на дверцах которого красовалась вписанная в круг пятиконечная звезда с окаймлённым молниями кулаком, оградить от оскорблений церковный знак мог исключительно тех, кто находился внутри.
У кабака с кружкой пива в руке стоял Сыч, я подошёл к нему и указал на переваливавшийся с кочки на кочку экипаж.