Астарта. Предназначение. Книга 3

Белышева Ольга

Мы синхронно повернулись к Маше, словно сговорившись, ожидая объяснений.

— Что снова случилось? — пробормотала она, чувствуя наше состояние. Ее взгляд метался между нами, словно она пыталась угадать, что именно мы уже знаем.

— Рассказывай, как Лари удалось сбежать! — строго потребовала я, не выдержав тягостной паузы.

Маша нервно провела рукой по волосам, убирая выбившуюся прядь. Она вздохнула, явно собираясь с мыслями, но ее голос звучал неуверенно:

— Я... я не знаю, — пробормотала она, избегая наших взглядов. Ее руки нервно теребили край рубашки. —

Все было под контролем. Его постоянно проверяли, все шло по плану. А потом... он обманул одного из охранников и сбежал.

Мы молчали, переваривая услышанное.

Глава 15 «Все решения, принятые в прошлом, неминуемо влияют на наше будущее.» (Цитата из фильма «Бумажный дом»)

Мы продолжали сверлить Машу своими взглядами, но она не спешила раскрыть все подробности. Было видно, что ее сильно беспокоит этот промах. Однако сейчас меня интересовало не столько ее упущение или ошибка охранника, сколько то, что скрывается за этим побегом.

— Ну, во-первых, мы его уже снова поймали, — начала она, но голос звучал напряженно, будто она и сама не до конца верила в свои слова. — А во-вторых, он же старик. Охранник сжалился над ним, решил, что тот не представляет угрозы. Он снял с него браслеты, когда старик пожаловался, что они, якобы, натирают ему запястья.

— И что? — резко перебила ее Алина, нахмурив брови.

— И тут же поплатился за это своей жизнью, — ответила Маша, понизив голос.

Наступила короткая, но тяжелая пауза.

— Надеюсь, эту информацию быстро распространили среди остальных охранников? Чтобы они не повторили ту же ошибку? — подал голос Богдан. Его движения были осторожными, когда он аккуратно поставил чашку кофе на стол, но в глазах читалась настороженность.

Маша кивнула и, немного поколебавшись, добавила:

— Охранник после своего возрождения все рассказал, и армия тут же среагировала, поймав беглеца. Лари теперь под усиленной охраной. Его перевели в камеру с более жестким контролем, — сказала Маша, пытаясь улыбнуться, но ее улыбка выглядела скорее натянутой маской.

Ее слова не успокоили меня. Я пристально вгляделась в ее лицо, стараясь вычитать то, что она, возможно, пыталась скрыть.

— Ты знаешь, успел ли он с кем-то связаться? — спросила я, сдерживая внутреннее напряжение.

Маша вздрогнула, и ее лицо вдруг побледнело. Она выглядела так, будто ее поймали за руку. Я почувствовала, как внутри меня закипает гнев.

— Не пытайся меня обмануть, — добавила я уже холодным, почти ледяным тоном.

Маша вздохнула, опустила голову и, словно с трудом выдавливая слова, прошептала:

— Да, он передал какое-то послание. Мы до сих пор не можем его расшифровать.

В этот момент наступила тяжелая тишина, которую нарушил лишь раздраженный голос Богдана:

— Едрить колотить, — пробурчал он, доедая яичницу с лососем и отодвигая тарелку чуть громче, чем следовало.

Я резко поднялась из-за стола, стул скрипнул, а взгляд упал на Клавдию, которая, казалось, даже не удивилась нашему разговору.

— Ты остаешься с детьми, а мы идем в тюрьму, — бросила я решительно, уже направляясь

к двери.

— Нужно навестить этого гаденыша, — добавила я, в голосе звучала сталь.

Клавдия, как всегда, не теряла бодрости духа. Она махнула рукой с таким видом, словно раздавала приказы на военном параде, и с легкой улыбкой сказала:

— Дайте ему по макушке от меня.

Ее голос звучал весело, а лицо светилось от радости, будто разговор только что не касался опасного преступника. Затем она повернулась к детям, которые с любопытством наблюдали за нами, и бодро предложила:

— Пошли на море купаться?

— Ура! — закричали дети дружным хором, словно только и ждали этого предложения. Их глаза сияли от радости, и, не раздумывая, они бросились за Клавдией, как стайка озорных воробьев, предвкушающих очередное приключение. Смех и звонкие голоса заполнили веранду, а затем стихли вдали, когда они скрылись за углом дома.

Мы же, оставив позади эту беззаботную картину, направились в городскую тюрьму. Там нас ждала совсем иная атмосфера — мрачная, холодная, пропитанная тяжелым, удушающим воздухом. Казалось, стены этого места впитывали в себя всю боль, отчаяние и страх тех, кто здесь был.

Пройдя через массивные металлические двери, мы оказались в длинном коридоре с облупившимися серыми стенами. Каждый наш шаг отдавался глухим эхом, которое словно напоминало, что в этом месте нет места для радости. Охранник, высокий и молчаливый, с каменным выражением лица, молча проводил нас к специальной комнате для свиданий.

Комната выглядела еще более угнетающе, чем коридор. Она была разделена толстым, как бронированным, стеклом от пола до потолка, создавая ощущение, что мы стоим на границе двух миров — свободы и заключения. Свет ламп был тусклым, а холодный металл стульев, на которых нам пришлось сесть, словно специально был создан, чтобы подавить любое ощущение уюта.

Ожидание тянулось мучительно долго. Казалось, время здесь замедлялось, превращая каждую секунду в минуту, а каждую минуту — в вечность. Но на самом деле прошло всего несколько минут, прежде чем дверь с другой стороны комнаты медленно открылась.

Вошел дряхлый старик. Это был Лари. Но от того Лари, которого мы знали, осталась лишь тень. Он выглядел изможденным и сгорбленным, его тусклый взгляд был устремлен куда-то в пол. Он двигался медленно, будто каждое движение причиняло ему боль. Его шаги были тихими, но в этой комнате, где царила гнетущая тишина, каждый звук казался оглушающим.

Мы молча наблюдали за ним. Его некогда уверенная осанка исчезла, а вместе с ней и та угроза, которую он представлял. Но я знала — это лишь маска. Лари умел скрывать свои намерения, играть на эмоциях окружающих. И даже сейчас, когда он выглядел сломленным, я чувствовала, что за этой беспомощностью скрывается нечто гораздо более темное.

И я была права. Стоило Лари увидеть нас, как он тут же встрепенулся. Его глаза блеснули хитростью, а на губах появилась ехидная улыбка, больше похожая на гримасу. Он медленно сел напротив нас, закинув ногу на ногу, будто был здесь хозяином положения, и с ядовитой насмешкой произнес: