Шрифт:
АСТРОФИЗИК ИЛИ СЛОВО В ЗАЩИТУ ФРАЕРОВ
Раймонд Дубов и Дэвид Прайс познакомились в Нью-Йоркской плавучей тюрьме. Когда Дэвид подошёл к Рэю, тот растирал носком сникерса чей-то окурок на полу прогулочного дворика. Прайс, как и полагается вежливому человеку, подождал пока Дубов закончит свою работу и обратился к нему:
– Вы купили сникерсы в тюремном магазине?
– Нет, меня в них
– А меня "приняли" в очень дорогих туфлях. Надеюсь, что кожа не успеет сморщится до окончания моего срока. А у вас когда суд?
– спросил Дэвид.
– Не знаю, адвокат говорил, что лучше, если моё дело будет выделено в отдельное судопроизводство.
– А-а-а, понятно. Это потому, что вы не американский гражданин?
– Да, вероятно.
– А ваши "подельники" американцы?
– Нет, я их вообще не знаю.
– Вот как? Это забавно. Однако, я не смею проявлять любопытство. Здесь это не принято. Приношу свои извинения. А вот я сейчас думаю, как странно, я жил в Индии, потом в Англии, а теперь сижу здесь...На всякий случай, моё имя - Дэвид.
– А моё - Раймонд, можно Рэй, я из Латвии.
Рэй спросил:
– Вы родились в Индии?
– Нет, я там преподавал. В Мумбаи.
– В Мумбаи?
– Да, в Мумбаи, в Бомбее. Я астрофизик.
– Я тоже преподаватель, - сказал Рэй.
– О! Коллега! Вы действительно преподаватель?
– Точнее, был преподавателем.
– Имеете степень?
– Почти кандидат химических наук. Но "почти" не зачитывается.
– Что может химик из Латвии делать в тюрьме штата Нью-Йорк? Хотя и это тоже спрашивать не принято. Кстати, мне показалось, что у вас русский акцент.
– К счастью, нет, - ответил Рэй.
– Моя фамилия Дубов вводит всех в заблуждение. Это русская фамилия. Но моя настоящая фамилия Озолс, по-русски означает дуб. Моя семья была интернирована русскими в Сибирь. Мы, латыши, не любим копаться в этом.
– Да, я слышал про ваше чувство антагонизма к соседям, - сказал Дэвид.
– Ничего удивительного,- ответил Рэй.
– Латвия, до войны представляла одну из самых крепких экономик в Европе. Это - несмотря на население всего в полтора миллиона. Оно состояло из русских, шведских, немецких и других генетических европейских меньшинств. Латвийский серебряный лат был когда-то одной из самых уважаемых денежных единиц в Европе. Технически мы были впереди многих европейских стран. Про Россию я и не говорю. Крохотный "шпионский" фотоаппарат "Minox" 35мм, был сконструирован нами ещё до войны. У нас была маленькая опереточная армия, но она была вооружена бронетранспортёрами собственного производства - не хуже германских. В море плавали две подводные лодки, сделанные на наших верфях, а в небе летали наши военные аэропланы. Даже был налажен выпуск своих легковых автомобилей. Страна никогда не знала голода. А потом - пришли советские коммунисты и принесли с собой великий беспорядок. Интегрировали в нашу здоровую логичную рыночную экономику свою коммунистическую пародию, и в Латвии родился больной гибрид. От него мы и сегодня избавиться не можем.
– Здорово!
– сказал Дэвид. Он перешёл на "ты":
– Рэй, ты рассказал это всё без запинки, как будто прочёл статью из Википедии.
– Привык к общению со студентами, - парировал Рэй.
– Ты очень откровенный и разговорчивый, - ответил Дэвид.
Рэй и сам понимал, что нельзя открываться так, сразу, но Дэвид был первым человеком в плавучей тюрьме и, может быть, даже во всей Америке, с которым после долгого молчания так просто разговаривал Рей. Кажется, Дэвид его понимал.
– Если серьёзно, - сказал Рэй, - то мой рассказ - это иллюстрация к тому, как я оказался
– Однако, коллега, нам пора идти. Было приятно познакомится.
– До следующего раза, - сказал Рей. На такой приятной, джентльменской, абсолютно не тюремной ноте состоялось знакомство Рэя и Дэвида.
– В следующий раз, Рэй, старайся говорить о русских потише. Здесь их много, - сказал Дэвид.
– Но я же персонально никого не обидел, я говорил об экономике, - ответил Рэй.
На другое утро над Рэем пошутили. Когда он стоял под душем, какой-то низкорослый худой субъект подошёл сзади и накинул ему на шею скрученное полотенце - как уздечку. Просто накинул, и больше ничего. Рэй едва успел его заметить, он стоял к нему спиной, и глаза его были в мыле. Все засмеялись. Это была популярная в то время в тюрьме шутка. Обычно за полотенцем в худшем варианте следовало изнасилование. Но этот "шутник" тут же со смехом убежал. Рэй был довольно крупным мужчиной, и с ним шутить так было нельзя. Было понятно, что за этим "шутником" стоят люди посолиднее. Рэй вымылся, оделся, подошёл к плюгавому "шутнику" и сказал: "Если ты когда-нибудь вырастешь, один раз тебе сильно расквасят нос". И ушёл.
Внешне Раймонд не очень был похож на учёного, но на человека, который совершил то, за что он был арестован, он и вовсе не был похож.
Раймонд приехал в Америку присмотреться и, возможно, найти преподавательскую работу. Он хотел прожить в Америке год, улучшить свой английский, попытаться подыскать работу поближе к своей специальности, а потом привезти из Риги жену. В Америке у него не было никого из родных, но была тринадцатилетняя крестница его жены Анита. Когда Раймонд женился на Расме, она уже была крестной матерью девочки, а он, хоть и не был её крестным отцом, но с удовольствием разделил эти обязанности. Тем более, что у них не было своих детей.
Откуда было Раймонду знать, что настоящий отец крестницы находился на последней стадии онкологического заболевания, если тот и сам этого не знал? Они с дочерью снимали студию в районе Даунтаун в Бруклине. К приезду Раймонда жить отцу крестницы оставалось всего два дня. Он скончался в Пресвитерианском госпитале. Мать Аниты умерла тремя годами раньше. Девочка осталась совсем одна. Самому Раймонду было не до неё: работа, английский язык, поиски контактов, письма, но когда девочка стала просить его не отправлять её в "интернат", он решил, что надо бы дождаться конца учебного года, потом решать что делать. Может быть, Расма в Риге к этому времени продаст недвижимость и сможет приехать. Квартира, где оставалась крестница, была из последних денег оплачена перед смертью ее отцом на 10 месяцев вперёд. Оставалось ещё 4 месяца. А в школу девочка ходила недалеко, она была рядом с домом. Сам Раймонд снимал студию в итальянском районе над магазином, где он работал. Это было удобно и дёшево. Когда оставалось время, приблизительно раз в неделю, Раймонд просил у хозяина магазина разрешения отлучиться. Тогда он привозил девочке продукты. В основном, фрукты и овощи.
В последний месяц девочка стала бояться его и, когда он приходил, забивалась в угол и грубила ему. Он стал приходить реже. А когда он пришёл в самый последний раз с коробкой шоколадных конфет "Перуджино" и апельсинами, она и вовсе не открыла двери. Он положил конфеты под дверьми и ушёл.
Полиция позвонила в его дверь ночью и арестовала его прямо у него в студии. Ему задали вопрос:
– Как часто вы навещаете квартиру Энн Майклсон?
Он забыл, что Энн Майклсон -это и есть Анита Михельсон, и сказал спросонья: