Астроном
Шрифт:
Он расстегнул пальто, отогнул край свитера, ежась от прикосновения холодных пальцев к шее, снял веревочку со скрученной в трубочку охранной грамотой, открыл сундук и аккуратно уложил грамоту в одно из отделений перегородки.
В дневнике деда Абрама остались непрочитанными несколько страниц. Миша уселся на табурет, оперся спиной о начинающую теплеть поверхность печной трубы и погрузился в чтение.
6 января
Прибыли в Шанхай. После долгого ожидания на рейде и суматохи с посадкой на катера,
Мы с Михаилом Ивановичем первым делом отправились к военному советнику посла, и попросили нас принять. Военный советник, по существу комендант русского гарнизона в Шанхае, был занят и нас принял его секретарь, штабс-капитан с аккуратным пробором посреди головы, редкой, но ухоженной бородкой и коротко подстриженными желтыми усиками. Он с большой теплотой обменялся с нами рукопожатиями, и я заметил, что средний палец его правой руки перепачкан чернилами.
– Чем могу быть полезен героям Порт-Артура? – спросил он, усаживая нас на стулья возле заваленного бумагами стола.
Михаил Иванович рассказал ему мою историю, и передал документы Стаховского. Я, в свою очередь, предъявил свои бумаги.
Секретарь внимательно просмотрел те и другие, спрятал документы Стаховского в ящик стола, а мои долго вертел перед собой.
– Гиретер, Гиретер, – повторял он мою фамилию, словно пытаясь что-то припомнить. – Мне знакомо это имя. Одну минуту, я попробую кое-что выяснить.
Он легко поднялся из-за стола и вышел в другую комнату. Отсутствовал секретарь минут десять, затем вернулся с разочарованным видом.
– Пока ничего обнаружить не удалось, но я поручил проверить несколько папок.
На меня он смотрел по-прежнему дружелюбно, однако весь дальнейший разговор, посвященный подробностям обороны Артура, вел только с Лилье. Нижний чин к участию в беседе уже не допускался.
Примерно через полчаса в комнату заглянул человек в форме зауряд-прапорщика.
– Нашли? – прервав разговор, спросил секретарь.
– Так точно.
– Прошу прощения, – извинился перед Лилье секретарь и вышел другую комнату.
Отсутствовал он минут десять, а затем вернулся, держа в руках коробочку, обтянутую красным сукном и папку из голубого сафьяна.
Обойдя стол, он остался стоять и, торжественно поглядев на меня, сделал жест, приглашающий встать.
Я поднялся, Михаил Иванович вместе со мной. Секретарь открыл папку и медленно, тщательно выговаривая каждое слово, прочитал:
– Его Императорское и Царское величество, Государь Николай Второй за ревностное служение Российскому государству проявленное на море и особые заслуги перед императорским домом всемилостивейше жалует рядового Абрама Гиретера кавалером императорского и царского ордена нашего Святого Станислава третьей степени.
Он осторожно закрыл папку и протянул мне коробочку. На черном бархате сиял крест, поперек которого распростер свои крылья Императорский Российский
– Его Императорское и Царское Величество также выражает вам личную благодарность, – добавил секретарь и передал мне папку.
– Кроме этого – сказал он, резко изменив тон и перейдя на обычный голос, – поступил запрос от Ильи Алексеевича Шатрова, капельмейстера Моршанского полка, буде окажется в нашем расположении рядовой Абрам Гиретер, направить его для прохождения службы в оркестр этого полка. Поскольку это событие произошло, я буду рад выписать вам необходимые документы и направить в Моршанский полк. Полк входит в армию генерал Линевича и дислоцирован под Мукденом. Завтра туда уходит наш транспорт. Поторопитесь сменить одежду, и сегодня к двадцати ноль-ноль прибыть в распоряжение начальника эшелона.
Мы вышли на улицу. Михаил Иванович протянул мне руку и произнес:
– Тебя хранит твой Б-г. Знаю, ты останешься жив, и еще послужишь во благо царя и России. Желаю тебе удачи.
Мы обнялись. Я припомнил благословение, которым наш праотец Яаков благословил когда-то египетского царя, спасшего от голода еврейский народ, и произнес его, заменив имя фараона именем Лилье. Михаил Иванович в ответ размашисто меня перекрестил и поцеловал.
Он повернулся и пошел, а я долго смотрел вслед, не вытирая катившихся по щекам слез.
Я отыскал вещевой склад, сдал офицерскую форму, получил, в соответствии с письмом секретаря полагающуюся мне, как нижнему чину амуницию и, немного побродив по городу, явился на вокзал. Снова теплушка, нары, несколько десятков солдат, флегматичный унтер, косые взгляды. Все повторяется, все идет по кругу.
12 января
В оркестре Моршанского полка почти ничего не изменилось. Боевые действия обошли его стороной, поэтому на меня, кавалера ордена, смотрят с почтительным уважением. Не застал я только своего учителя – трубача Станислава. Он спился и в запое продал китайцам казенную трубу. Китайцев нашли, примерно наказали за незаконную сделку, трубу вернули в оркестр, а Станислава перевели в строевое отделение. Его партию исполнял молоденький новобранец, наскоро обученный Ильей Алексеевичем. Обрадованный моим возвращением, он вернул новобранца в роту, и тут же принялся разучивать вместе с оркестром новый марш.
– Нет, нет хорошей музыки для военных оркестров! – в сердцах восклицал Илья Алексеевич, закончив очередную репетицию. – Хоть сам пиши, честное слово!
Я успел подзабыть науку, преподанную мне Станиславом, и случалось, пускал петуха. Шатров бросал на меня суровые взоры, недоуменно поднимал брови, укоризненно качал головой. К счастью, пальцы быстро вспомнили музыкальную премудрость, и положение выправилось.
По вечерам в казарме начинается попойка. Стоит Шатрову уйти к себе, как откуда-то извлекаются бутылки дешевой китайской водки, немудреная закуска и начинается пир. Я вежливо отказываюсь, ухожу далеко за казармы, достаю дудочку, и тихонько наигрываю мелодию сопок. От нее становится легче на душе и спокойнее в сердце. Успокоенный, я вновь начинаю повторять отложенное в сторону учение. В Порт-Артуре опасности и заботы так поглотили меня, что на повторение не хватало ни сил, ни желания. Сейчас, во время затишья, я постараюсь наверстать упущенное.