Астроном
Шрифт:
Алькальд неслышно подошел сзади и, прикоснувшись к плечу батюшки Анхеля, вежливо кашлянул.
– А, это вы, – батюшка, не глядя, осенил склоненную фуражку крестным знамением. – Распорядились бы насчет падали.
Алькальд подошел к баобабу на берегу реки. Под его сенью уютно расположился стол и две скамейки. Пеоны, сидевшие за столом в одних майках и заношенных до черноты подштанниках, сдвинув на затылки сомбреро, резались в домино.
– Бутылку
Стук костяшек прекратился.
– Две бутылки, по одной за каждое ухо.
– Лады. Закончим партию и мигом.
Алькальд вернулся к батюшке.
– По всей префектуре дожди, – сказал он, подковыривая носком сапога камешек. – В Ростове наводнение, эвакуируют заречье. А у нас…..
Он с ожесточением пнул камешек. Тот сорвался со своего места, чиркнул по зеленой поверхности воды и с бульком утонул.
– Надо что-то делать, батюшка.
– Что вы имеете в виду?
– Вы знаете.
Батюшка тяжело вздохнул сквозь платок.
– А разрешение из префектуры? – спросил он. Через плотную ткань голос звучал глухо, точно при плохой телефонной связи.
– За этим дело не станет.
Батюшка снова тяжело вздохнул.
– Без эпифании не обойтись, – сказал алькальд и потрогал ячмень на глазу.
– Компресс из мочи не пробовали? – спросил батюшка Анхель.
Алькальд брезгливо поморщился.
– Тогда терпите, пока не нарвет.
– Батюшка, решайтесь.
– Без официального утверждения я не согласен.
– Хорошо. Следуйте со мной.
Алькальд круто повернулся и двинулся к центральной площади. Батюшка Анхель, поддергивая на ходу сутану, пошел следом.
Они шли мимо покосившихся деревянных заборов, с выведенными черной краской грубыми ругательствами, вдоль канав, заполненных спекшейся от жары грязью. Засохшие подсолнухи свешивали через плетни побуревшие головы. Мальчишки, гонявшие посреди мостовой тряпичный мяч, почтительно расступались, а женщины, в ночных сорочках, допивавшие на подоконниках первую чашку кофе с утренней сигаретой, провожали их долгими взглядами.
Выйдя на площадь, алькальд отвесил поклон золоченому куполу ашрама и двинулся к зданию почты. Телеграфист Хулио, по прозвищу «Ахулиж» самозабвенно приник к ключу. Когда работы не было, он передавал своей знакомой телеграфистке из Рязани,
– Что сегодня? – спросил алькальд.
– Недобрый час Маркеса.
– И не скучно?
– Не-а, – Ахулиж весело сверкнул глазами. – Ей нравится. А мне все равно, лишь бы без дела не сидеть.
Алькальда вытащил из внутреннего кармана кителя тщательно сложенный листок бумаги, расправил его и передал телеграфисту.
– Передай прямо сейчас.
Ахулиж пробежал глазами листок, побледнел и вопрошающе посмотрел на батюшку.
– Передавай, – повторил алькальд.
Батюшка Анхельм прикрыл веки в знак согласия. Ахулиж пригнулся к ключу и с бешеной скоростью простучал текст.
– Когда придет ответ, немедленно извести меня, – сказал алькальд. – В любое время. Понял?
– Понял, – повторил Ахулиж. Кадык на его длинной, заросшей блестящими черными волосами шее, неровно дергался. – Известить в любое время.
Выйдя из здания почты, они распрощались. Осенив алькальда крестным знамением, батюшка побрел навещать нуждающихся в духовном утешении. Алькальд подошел ко мне.
Я сидел на парапете, в тени пальмы. Пальма была старая, в ее обширной кроне резвилась целая ватага обезьянок. Время от времени они бросали в прохожих обломки волосатой коры и отвечали на проклятия истерическими воплями.
– Иди в ашрам, – приказал алькальд.
– А если не пойду? – спросил я.
– Тогда тебя понесут, – ласково улыбаясь, пообещал алькальд. – На кладбище.
Мы вошли под арку центрального входа. Ашрам выстроили лет сто назад, его огромная колокольня возвышалась над городом, точно грозный, указующий в небеса перст. Десятки лет жители определяли время по тяжелому перезвону башенных часов. От арки к зданию вела небольшая, обсаженная липами, аллея. Она заканчивалась мраморной чашей со святой водой. В чаше, раскинув лапки, будто купальщица, плавала на спине дохлая мышь.
– Внутрь, – сказал алькальд.
Внутри было сумрачно и тихо. Лучи солнца, пробиваясь через витражи с житиями святых, покрывали пол тусклыми цветными полосами. В углу распростерся на молитвенном коврике безработный пеон. Хоть время утреней мессы давно прошло, он истово бил поклоны, оттопыривая тощую задницу. Голые ступни, упиравшиеся пальцами в коврик, вздрагивали при каждом поклоне.
Мы сели на скамью прямо под кафедрой, с которой батюшка Анхель произносил воскресные проповеди.