Астровойны
Шрифт:
— Что вы делаете, Артур! Разве ты не понимаешь, что вы делаете!!
Веки Главы Ордена оставались опущены. Не так просто выдернуть паладина из транса, когда сила стекается со всех сторон. Теперь он был привязан к ней нитями, которые сам же и раскинул, точно паук.
— Черные дыры! — вновь вскричал Шахревар, — Это и есть твои новые источники?
Глаза открылись. И телохранитель увидел, что у воина, который сорок лет являл собой олицетворение Верхних миров, почернели белки.
— Как мы не замечали раньше, — отрешенно произнес Артур Мудрый. — Это же так просто.
Почерневшие глаза обратились
— Звезды… планеты… Почему мы не замечали, что они дают крохи энергии? Истинная сила лежит в космических глубинах. В Бездне.
— В Бездне? Опомнись, Артур! Что ты говоришь. Только послушай себя. Ты черпаешь не ту силу, которая всегда была нашей и которой пользуется наш бог, Ты забираешь силу черную и мертвую.
— Ты просто завидуешь.
Оброненная стопка поблескивала медью среди травы. Шахревар поднял ее, осторожно понюхал:
— Это же сонгнийский отвар. Дурманящее зелье! Что… вы пили его каждый день? Ведь оно оседает в плоти и отравляет разум…
— Ты не понимаешь. Зелье создал Игнавус. Игнавус!! Мудрец, который долгие годы изучал природу нашей силы. Ведь тебе прекрасно известно, что он единственный в верхах Союза, кто способен оценивать новые обстоятельства и принимать правильные решения!
Мир перевернулся. Шахревар не верил своим ушам.
Он стремглав вытащил изогнутый кинжал и полоснул им по руке верховного паладина. Тот даже не дрогнул, когда лезвие рассекло ладонь наискось.
— Ты говорил, что я не почувствовал врага в столице, — с горечью произнес Шахревар, — а сам не распознал его в двух шагах!!
— Шахревар, что происходит? — раздался позади него голос Серафимы.
Телохранитель уставился на ладонь верховного паладина, по которой расползалось бурое пятно. Кровь темнела на глазах, и фоном к этому жуткому доказательству стали четыре безвольных тела, молчаливо рухнувшие из-под купола на красные скалы.
Шахревар поднялся с коленей. Его шатало. Он не мог смотреть на безвольные лица братьев. Энергия черных дыр, которую они вдохнули, не выплеснулась, проникла в кровь и меняла ее с каждой секундой. Установленная связь захомутала и растянула монахов как на дыбе. Даже если бы они захотели, то не смогли бы освободиться.
А он не мог им помочь. По крайней мере, сейчас. Потому что с нескольких сторон к Ковчегу причалили абордажные боты.
Из пещеры была видна лишь посадочная площадка, частично загороженная пышной листвой. Разглядеть, что творилось на лужайке перед храмом, было невозможно. Но Даймон чувствовал, что Ковчега коснулось нечто чужое и страшное. В одно мгновение перестали щебетать птицы, а деревья вдруг утратили ту радость, которую им доставлял озорной ветерок, когда трепал листья. От рощи потянуло холодом… А затем он увидел космические корабли. Точно такие же, которые наблюдал над бесконечной равниной орочьей планеты.
— Посмотри! — сказал он своему соседу по тюремной камере.
Визирь поднялся с топчана и встал около решетки рядом с Даймоном. Пленники уже знали, почему на небе не было звезд. Ранним утром к пещере пришел Думан и, разбудив брата, сообщил, что Ковчег направляется в Пограничную систему. Будущего паладина переполняли чувства. Ковчег шел на войну, и Думан
Даймон не хотел на войну. Достаточно того, что уже произошло. Однако ему очень хотелось вернуться домой, на Рох. В родной лес, на родную ферму. Возможно, он в последний раз увидит отца, если его еще не похоронили. Ему хотелось не только проститься. Даймон вдруг обнаружил, что черты лица Ротанга исчезают из мысленной памяти.. :
Визирь глянул на черные звездолеты, заполонившие небо.
— Наверное, будет бой. — Он ухмыльнулся. — Лучшей возможности для побега трудно придумать.
— Как… — ужаснулся Даймон. — Как ты можешь рассуждать о побеге в такой момент! Орки — наш общий враг!
— Что плохо для паладинов, то хорошо для Диких да. А побег… Я о нем все время думаю, как только оказался здесь. Говорю тебе: другой возможности не будет. Если представится шанс — дам деру. Побежишь со мной?
— Нет.
Визирь с интересом посмотрел на юношу.
— Тебя же отправят под суд?
— Все равно не побегу.
— А я побегу. Знаешь, я злейший враг вашего государства.
— Правда? — удивился Даймон. — Ты таким не выглядишь.
— Поверь мне.
Откуда-то раздались крики. И Даймон узнал в них голос высокого паладина с мрачноватым лицом, который приходил сюда вместе с Главой Ордена. Который назвал его предателем — Даймон прекрасно это помнил. Странно, но сейчас в голосе рыцаря сквозило отчаяние.
Послышался нарастающий рокот. По железному пруту решетки, за который держался Даймон, пробежала дрожь. Раздался едва ощутимый толчок.
— Что это? — удивился Визирь.
— Смотри! — Даймон указал туда, где сквозь прорехи в листве виднелась посадочная площадка.
На нее опустился корабль.
Тяжелый, кое-где проржавелый трап рухнул на древние плиты, подняв облако алой пыли. Из посадочного люка появился высокий орк, с большим лбом и стал медленно сходить по трапу. Его кольчужные сапоги с шипами на носах выбивали звон из каждой ступени, а пыль клубилась вокруг щиколоток.
На последней ступени орк задержался. Поднял ногу — важно и надменно — словно демонстрируя этот жест тысячам невидимых зрителей. Грубая подошва с выдавленным рисунком шиповой ветви на какое-то мгновение зависла в воздухе. А затем безжалостно воткнулась в святую землю.
Эта пята орочьего генерала, ступившая в красно-каменную долину впервые испокон веков, стала последним доказательством смерти Десигнатора. Пята, отмеченная шиповой ветвью, стала еще одним символом падения человеческой веры вслед за погасшей звездой и выпущенным ихором. Нет больше человеческого бога, вера в него испарилась, а в душах людей зияет пустота. Темный Конструктор давно ждал момента, чтобы занять вакантное место.
В долину Ковчега один за другим спускались черные корабли. Из них вываливали колонны солдат, оцепляли храмовую пирамиду и другие строения. Особый взвод окружил паладинов, продолжавших стоять на коленях — со стороны могло показаться, что они о чем-то молят захватчиков. Никто из орков не смел прикоснуться к рыцарям, хотя жутко хотелось отрезать от бывших защитников человечества какой-нибудь сувенир. Но строжайший приказ запрещал любое глумление, и слабость одного могла стоить жизни всему взводу.