Аствац, инчу амар !
Шрифт:
– Баров, дядя Геворк!
– приветствовал я соседа с наигранной веселостью.
– Здравствуй, дружок! Садись!
– отвечал он с улыбкой.
Я сел.
– Сегодня буду играть с тобой белыми. На коньяк. Выиграю, проиграю коньяк покупаю я. Согласен? Хочу напиться!
– не дожидаясь ответа, он сделал первый ход.
– Согласен!
– ответил я и передвинул фигуру.
– Ну, как ты, как твоя сессия?
– Готовлюсь... Сессия еще не началась.
– Ну и какие у тебя виды на нее?
– Знаешь
– Правильно...
– Э, дядя Геворк, почему не записываешь ходы? Разучился, что ли, писать? И почему ты решил напиться именно коньяком? "Саперави" тебя уже не берет?
– решил подурачиться, но, взглянув на дядю Геворка, осекся: он был бледен и хмур.
– Нет смысла записывать, - насилу улыбнулся он, - а напиваюсь коньяком потому, что коньяк - зелье от сатаны, оно память у человека отшибает, а вино... Вино - напиток благородный, божественный...
– Верно! Вино и коньяк - что небо и земля!
– подтвердил я.
– Не то говоришь, сынок! Между небом и землей, как и между телом и одеждой, нет ни разницы, ни расстояния... Небо - одежда земли, небо вселенная. И земля наша - в том же небе, то есть во вселенной. А вселенная - это божество. А что такое божество? Это - вечность, в которой пребывает все земное и все то, в чем овеществлено само божество. Понятно тебе?
– спросил дядя Геворк и погладил меня по голове.
Я весь напрягся. Столь непонятным и умным я видел и слышал дядю Геворка впервые.
– Нет, ничего я не понял, дядя Геворк!
– признался я.
– Сейчас поймешь!
– сказал он, и не успел я моргнуть, как мой слон исчез с доски.
– Дядя Геворк, верни слона!
– взмолился я.
– Ладно, возвращаю! Сегодня день помилования!
– Дядя Геворк поставил слона на место и вдруг запел вполголоса:
Чичинадзе, жизнь ты нам расстроил.
Для чего, зачем ЗАГЭС построил?
Темных улиц в городе не стало.
Девки, поцелуи - все пропало.
Он пел так сладко и приятно, так легко и красиво, что я даже рот разинул от удивления. Впервые я видел поющего дядю Геворка.
– Ва-а-а!
– вырвалось у меня.
– Что, понравилось?
– спросил довольный дядя Геворк.
– Поешь, как бог, дядя Геворк! Чего же ты до сих пор таился?
– Вот это ты хорошо сказал - "как бог!". Гм, а кто ее слышал - песню бога?
– А вправду, поет ли бог?
– подумал я громко и сам же ответил себе:
– Впрочем, для кого ему петь, когда его же прославляет и воспевает весь свет.
– Бог, если и поет, то всей вселенной!
– сказал дядя Геворк.
– Как?
– А так - за пятак! Если бог создал мир, то и должен петь для своего детища. Нельзя ведь растить дитя без колыбельной?
– рассмеялся дядя Геворк.
– А мне как теперь быть, взять твою глупую королеву или подарить ее тебе?
–
– А что?
– нахмурился дядя Геворк.
– Больно ты сегодня мудрый и грустный.
Дядя Геворк закурил и долго молчал, наблюдая, как вьется и рассеивается голубой дымок. Докурив папироску и погасив окурок в пепельнице, он заговорил:
– Сегодня опять меня вызывали.
– Куда, дядя Геворк?
– Туда, - вскинул он голову, - по поводу плена.
– Да ты что, не кончилось это?
– огорчился я.
– Видать, не кончилось.
– Что же ему нужно от тебя?
– Он предъявляет мне два, вернее - три обвинения. Первое - почему и как я попал в плен, второе - почему я не покончил с собой, и третье почему я пел в ансамбле песни...
– В каком еще ансамбле?
– удивился я.
– А черт его знает! Когда мы, еле волоча ноги, возвращались с каменного карьера, я и один русский парень, Костя Суворов, старались развлечь изможденных ребят, Костя играл на балалайке, я пел:
Гей-гоп, гей-гоп,
мадам попугай,
гей-гоп, гей-гоп,
один рубль дай...
Это я пел для русских, а для грузин - ту самую песенку, про ЗАГЭС. Вот те крест, видит бог, для немцев я не пел никогда и ничего! Сами они, сволочи, распевали нашу "Сулико"... А теперь этот бессовестный тип пристает ко мне - почему я услаждал немцев!.. Как я попал в плен? Будто знаю и скрываю! Посадили нас в товарные вагоны, повезли куда-то. А спустя три дня - пожалуйста, вылезайте, а кругом - немцы! Вот и объясни теперь ему, как это случилось! Почему не застрелился! А было у меня оружие? И разве так просто - застрелиться?
– Дядя Геворк закурил снова. Рука у него дрожала.
– Спрашиваю, сколько тебе лет, сынок...
– Кого спрашиваешь?
– Да этого следователя, будь он неладен...
– Как его фамилия?
– Дай вспомнить... Такая, знаешь, имя и фамилия вместе...
– Алекси-Месхишвили?
– Нет...
– Гогисванидзе?
– Нет... Да, вспомнил! Гигиберия!.. Спрашиваю, сколько тебе лет, сынок, такой ты скорый и строгий... Не твое, говорит, это дело! Через три дня не получу исчерпывающего ответа, потом пеняй, говорит, на себя!
– Ты тоже хорош! Что ты мне все это рассказываешь? Рассказал бы ему!
– Гм, расскажешь, когда на лбу у него вот такими буквами написано: "Входа нет!"
– В следующий раз, когда он вызовет тебя, возьми меня с собой! потребовал я. Дядя Геворк рассмеялся.
– Да ты не смейся, я говорю серьезно - возьми меня с собой!
– Ладно, сынок, возьму, только коня и ладью поставь на место - они оба твои, как же ты их берешь?
– Ну и черт с ними, не твое дело!
– сказал я в сердцах и смешал фигуры. Дядя Геворк спокойно разложил их по местам.