Ася
Шрифт:
— Откуда ты знаешь, если ни разу этого не делала.
Стоит, видимо, начать? Потом не выйдет быстро отрастить то, что по настоянию отчекрыжила, когда услышала слова:
«У тебя ведь идеальные черты лица. Тебе пойдет предубеждение моды, а если надоест, то нарастишь… Густой шиньон! Всего делов, подруга!».
— Нет, Лера. Тем более я помню себя…
— В младенческие годы с пушком на нежной попе? Ася, Ася, Ася… Неподдающаяся настырная девчонка. Скажи, пожалуйста, ты хоть раз в салоне красоты была?
— Была, — безбожно вру, но все равно ей отвечаю.
— Хорошо. Проехали — забыли! А эти платья…
— Платья новые, Лера, а вся моя одежда
— Кто бы спорил, Ступик? Кто бы спорил? Новые, потому что переделанные? Но старые по составу? На возраст ткани ты не сможешь повлиять. Неоднократные стирки, химическая обработка и окраска нанесли ощутимый урон тем шмоткам, которыми ты оперируешь словно дефиле устраиваешь. Дефиле, на которое не приходят даже на лавках лузгающие семки бабки. Это что, например? — двумя пальцами приподнимает воздушную юбку в красно-белый меленький горошек. — Аська, ты восхитительная молодая женщина, а пасешься в комиссионках, разыскивая вторичный ходовой товар. Тебя не смущает, что это уже кем-то было ношено? Запах не настораживает? Пробег и собственная история шмотки не отталкивает?
— Нет. Тем более что после первой стирки пыль, грязь и даже посторонний, так раздражающий тебя, призрачный дух стопроцентно выполаскиваются. Сейчас о гардеробе станем говорить?
— Черт! Да на тебя все мужики на кухне засматривались и засматриваются. Мотя даже с ума сходит, а ты хоронишь свою фигуру под тряпками из журналов мод восьмидесятых годов и корчишь неприступную девицу. Эксклюзивно, но топорно! Почему ты не дала парню шанс, а вместо этого шустренько смоталась на курорт? М? Что скажешь, Ступик? — оттопыренным большим пальцем в отличном жесте показывает в другую комнату позади себя. — Увидела море, развеялась, загорела и обжилась проблемами. Как впечатления? Не хотела вспоминать, подруга, но ты вынуждаешь. Почти год прошел, а ты словно в рот воды набрала, — она вдруг наклоняется ко мне и шепчет прямо в ухо. — Тебя там изнасиловали? Ась, ты можешь мне довериться. Почему молчишь?
— Ты опять?
— Он примет тебя с прицепом, солнце. Матвей — твой самый лучший шанс, счастливый случай, и зоркий взгляд в уверенное будущее.
— Шанс?
— Именно!
— Низкорослый официант, у которого нет носового платка и расчески? Это его ты называешь лучшим, счастливым, выигрышным и зорким? — ловлю ее кивок в качестве скупого подтверждения. — Парень с грязными ногтями и постоянно шмыгающим носом? У него закисшие глаза, Валерик. Ни разу не замечала? Или для Ступиной сойдет? Она его отмоет, приведет в порядок, потому что… Старомодна, топорна, допотопна и постоянно посещает магазины с уцененными б/у товарами?
— Он не Аполлон, солнце, но…
— Между прочим, Матвей никогда не сходил с ума — к твоему сведению, подруга. Я убеждена, что это его обычное состояние. Он привык страдать, привык придумывать препятствия, потому как их преодоление — одно-единственное важное делом его никчемной жизни. Он по гороскопу — «ходячая неприятность и рассеянность». А я не хочу так! У меня другие планы, цели, идеалы. Ты достаточно меня обидела, Валерия. Надеюсь, что ты отдаешь в том себе отчет, — надуваюсь, в попытках выдернуть из ее рук дорогое сердцу платье, сильно вздрагиваю, грубо упираюсь, потом подпрыгиваю, но не солоно хлебавши на то же место возвращаюсь. — Верни туда, откуда взяла, и не трогай уже уложенные вещи! — рычу довольно глухо, насупив грозно брови.
— Ты самая лучшая, Ступик. Подруженька, остановись! — расставив руки, пытается меня обнять, но я почти мгновенно делаю зеркальный жест —
— Спасибо за комплимент, — лениво бормочу. — Но моя внешность, Лерочка, не имеет никакого отношения к тому, что происходит. А твои надуманные романтические этюды а-ля «пастушка-пастушок» совершенно не впечатляют и, уж тем более, не заставят меня изменить свое решение. Я намерена уехать и освободить комнату. Кстати, я что-то по деньгам вам с Данечкой еще должна?
— Аська, прекрати цепляться к словам, — теперь она топочет ножками. — Иногда полезно выключать слух и доверять инстинктам. Слушай сердцем. Значит, на мои замечания относительно внешности, а также слова извинений ты не обращаешь внимания, а на той глупости зациклилась? Избирательно, чрезвычайно избирательно. Где сердце? Почему оно не слышит?
— Все слышит и даже понимает. Я сейчас тебя, вероятно, пренеприятно удивлю и огорчу, но я все время им и слушаю. Хотя надо бы и рациональность подключать, но…
— Ася-я-я-я! — теперь подруга на повышенных тонах скулит, а я зажмуриваюсь в желании прикрыть руками уши. — Я извиняюсь, умоляю, и дергаю тебя. Хочешь, чтобы на колени встала?
— Нет.
— Господи, куда ты пойдешь?
— А тебе не все равно? — возвращаюсь к своей дорожной сумке, чтобы продолжить укладывать те жалкие вещички, которыми за семь лет самостоятельно и честно обросла. — Кому какое дело? Все будет хорошо, Лерочка.
— Послушай! — подруга цепляется пальцами, как длинными баграми, за мои снующие в пожитках руки. — Остановись. Выдохни. Успокойся. Давай подумаем. Последний раз. Проговорим ситуацию? Ты должна мне разговор, считай, что я решила долг с тебя взыскать. Итак, зачем ты продала квартиру?
— Деньги были нужны, — здесь нечего скрывать.
Теперь стою, как тычка, негнущимся стручком дебильно пялюсь в стенку, плавно проплывающую у меня перед глазами. Моргаю жалкой куклой и на автомате что-то повторяю. А Лерочка, по-моему, своего добилась.
— Роды — весьма дорогое мероприятие, подруга. Сначала я растратилась, пока собирала приданое для сына, затем старательно и дисциплинированно оплачивала внушительный перечень назначенных мне анализов. Видимо, этого было недостаточно и мне в довесок к перечисленному любезно выкатили бесполезные обследования. Уж больно ревностно врачи схватились за меня. А на анестезию, увы-увы, полученного от продажи все же не хватило. Представь себе, но эта мизерная часть, к сожалению, не спасла. И черт с ним, с тем обезболиванием. Правда, пришлось немного потерпеть, тужась и потея, — замечаю, как подруга удрученно качает головой. — Считаю, что вела себя достойно. Знаешь, Лерик, я ведь не кричала, только лишь постанывала, впиваясь острыми зубами в собственную плоть. Вот сюда! — вращаю перед ее носом той рукой, которая два месяца назад в городском родильном доме от меня же сильно пострадала. — Старалась не раздражать других девочек и акушерок. Этого не любят.
— Не придумывай.
— Мне не хватило на послеродовый бокс или хотя бы на двуместный номер. Я не жалуюсь, но ты спросила: «Зачем?». Вот я и ответила. Спасибо вам с Даней, что приютили голодранку.
— Я с этой планеты, Ступик. То есть ты считаешь, что стоимость небольшой по габаритам однокомнатной квартиры, пусть и не в центре, соизмерима с тремя сутками, которые ты провела в больнице? Не заскучала бы в том изоляторе? Отдельный бокс…
— Родишь — узнаешь. Мне, малыш, в тот момент хотелось немногого: тишины и полной изоляции.