Ася
Шрифт:
Мой мальчик плакал и не мог пристроиться к груди, которая фактически орала от молока, которое почему-то слишком быстро прибывало. Специалисты по грудному вскармливанию в недоумении пожимали плечами и расчесывали затылки, спрятанные под медицинскими светло-голубыми шапками. Сынок лишь хныкал, старичком кряхтел и резко акал, стеснялся и тихонько — вторая странность, между прочим, — плакал. Ребенок как будто чувствовал, что слишком скоро пришел в жестокий свет.
— Ась…
— Еще больничный! — поднимаю голову, при этом гордо задираю
— Больничный оплачивается государством, солнце.
— Цена вопроса — мизер, Лера. Чем мой Тима хуже других малышей? К тому же нас ведь только вот выписали…
У крохи совсем не заживал пупок: гноился и не подсыхал. Две недели мы провели с ним в частном стационаре, где каждая кривая тетка с напяленными на нос очками, выступающими в роли старомодного монокля, считала своими долгом и обязанностью устыдить меня, и сделать замечание о том, что я из рук вон плохо слежу за физическим состоянием грудничка-сынишки. Трясусь над тем, что должно по факту выходить само собой. Никому не объяснишь — да я и не пытаюсь, — что эта кроха — единственное дорогое существо, благодаря которому на белом свете я больше не одна.
— Еще бы! У тебя же сын болел, — поставив руки себе на пояс торжественно Валерия провозглашает. — Тима, Тимоша, Тимка, Тимочка, Тимофей. Все для него? Стоп! — внезапно прекращает умиляться.
— Да-да?
— Ты подмазывала врачам? Давала взятки? Золотила карман халата? До меня только дошло. Ася Ступина, ты чокнутая. Что с тобой?
— Да, — блаженно улыбаюсь. — Тебе этого не понять, Миллер. Но ты все осознаешь, когда появится живое существо, полностью зависящее от тебя: от твоей улыбки, слов, действий, наконец.
— Он ведь даже не зарегистрирован. Ась… — как будто чем-то поперхнувшись, мгновенно затыкается, а после словно родовую тайну всем вещает. — Ты грубо нарушаешь закон. Медицинское свидетельство о рождении давно пора обменять на обыкновенное, стандартное. У парня нет социальной карточки и полиса. Он не гражданин?
— Гражданин.
— Смеешься?
— Нет.
— Это административка, Ступик! Напрашиваешься? Денег и так нет, а там штрафы, между прочим. Поэтому и минималку получаешь. Я, похоже, пошутила. Это уголовка! Взятки и укрывательство ребенка. Думаю, что это не одна статья. Тебя лишат прав! Приди в себя, солнце. Пожалуйста… Молю-ю-ю-ю-ю-ю!
Мне оплачивают больничный. Но о том, что мой диагноз — новорожденный сын, знают единицы: подруга Лера Миллер, ее парень Даниил, и некоторые доверенные лица там, где я работала простой посудомойкой:
«Официантка в ресторане»? — серьезно, «Ступик»? — «А соврала зачем?».
— Ему третий месяц, а у тебя на руках нет свидетельства о рождении. Талдычишь, что не хватает денег, но при этом не подаешь документы на выделение гарантированных выплат по уходу за младенцем. Зато расправилась с жилплощадью, на которую имела право.
— Не было времени.
— Даня мог это сделать. Почему ты…
— Я успею, — грубо отрезаю.
— Это беда, понимаешь? — вкрадчиво мне говорит. — Ты перегнула, Ступик. Стеснялась?
— Нет.
И, конечно, да! Предположим на одно мгновение, что я посетила ЗАГС и заявила о рождении сынишки. Какой первый вопрос мне там зададут?
«Родители?» — «Мне известна только мать!».
«Вы же понимаете, что это смешно, противоестественно и глупо?» — «Да. Очень сожалею, но у Тимофея есть только я!».
«Отец Вам неизвестен?» — «Да!».
Ложь номер один, за которую можно крепко зацепиться.
— Давай мы подсуетимся. Согласна?
Нет. Потому что:
— Сделаю сама.
— У него ведь есть отец?
— Унизительно, Миллер. Прекрати! — хриплю.
— Я спрашиваю, а ты увиливаешь. Сколько можно держать интригу? Мы взрослые люди. Ты без конца называешь меня будущей потенциальной матерью. По ощущениям, ты яростно этого желаешь. Я не буду извиваться ужихой на сковороде и поговорю с потенциальным папой, если вдруг он начнет уклоняться от своих обязанностей…
— Потому что Данька сделает все за тебя?
— Ася! — она, по-моему, звереет и разбрызгивает яд. — Виртуозно, но очень глупо. У Тимы есть отец? Что ответишь?
— Ах, черт возьми. Так это был вопро-о-о-о-с? — скривившись, уточняю.
— Понимай, как знаешь. Кто он?
— Мужчина.
— Ступик, перестань. Он в курсе, что должен нести такую же ответственность за маленькую жизнь, которая дрыхнет на кровати, раскинув руки?
— Да.
— Замечательно! Значит, совершеннолетний. Это часом не Матвей?
— Нет.
— Значит, все-таки курортный. Когда мы познакомимся с ним?
Никогда!
— Я не отдам его, Лера. Не отдам сына на государственное обеспечение. Как бы туго мне ни пришлось, уверена, что справлюсь и ни разу эту голову, — придавливаю пальцем свой висок, — не посетит подобная мысль. Не та ситуация и человек, то есть я, не тот.
— Господи! Да о чем тут речь? Об этом не прошу. Я сколько раз перед тобой за это извинилась? Чего тебе еще? Тем более что мы с тобой все выяснили, — рукой указывает на почти собранную сумку. — Ты упрямо продолжаешь укладываться из-за того, что я опрометчиво брякнула непотребство. Ну, блин, и характер!
— А как же «ангелок»? — подмигиваю ей.
— Беру свои слова назад. Ничего в тебе хорошего нет, Ступина.
— Благодарю на честном слове! Помнишь, как предложила отдать Тимошу? Подкинуть, что ли? Сдать его, как ненужную вещь?
— Но-но-но! Тихо-тихо, солнце. Не передергивай. Устала повторять, что погорячилась. Это ты так сердцем слушаешь? Эта мышца глуховата. Ась, ты чахнешь. Растрачиваешь впустую ресурс и деньги.
— Я заработаю.
— Не сомневаюсь, — ну просто очень громко выдыхает. — Каким только образом?