Атакует «Щука»
Шрифт:
— Такой транспорт, — присоединился к беседе военфельдшер Разговоров, — может перевезти почти двухмесячный запас продовольствия для четырех дивизий.
— И это неплохо, — заметил секретарь партбюро Бахтиаров. — А если он нагружен был не войсками или харчами, а, скажем, теплым обмундированием, без которого околевают гитлеровцы на заполярном морозе. Тоже годится, пусть они мерзнут: собаке собачья смерть.
В общем, разговоров было много. В этой обстановке легко могло зародиться в экипаже благодушное настроение. Предвидя это, мы с Долгополовым прошли по отсекам и
— Если мы привезем их обратно, — говорил Николай Афанасьевич морякам, — смех пойдет по всему Заполярью. Так что бдительность и еще сто раз бдительность, товарищи, требуется от нас сейчас.
Эти слова комиссара не заглушили радости и гордости, переживаемой людьми. Однако они заставили не в меру восторженных краснофлотцев и старшин снова настроиться на боевой лад, сосредоточиться на выполнении своих обязанностей.
Обед по случаю торпедной атаки несколько задержался, но прошел с большим подъемом, никто не жаловался на отсутствие аппетита. Но не успели еще бачковые посуду помыть, как акустик Васильев услышал подозрительные шумы. Вахтенный офицер попросил командира в центральный пост. Столбов ждать себя не заставил.
Лодка повернула навстречу шумам, и минут через двадцать командир увидел в перископ вражеский конвой: шесть транспортов с охранением. Транспорты усиленно дымили.
— Скорость изображают, супостаты. Торопятся проскочить мимо опасного места, — усмехнулся Столбов и повернулся к помощнику. — Играйте, Константин Никитич, боевую.
Эта торпедная атака по времени была значительно короче предыдущей. Дело в том, что и конвой в общем-то шел встречным курсом и самый крупный транспорт оказался ближайшим к лодке, на идеальном курсовом угле.
— Атака, как в учебнике, — пошутил Столбов, поглядывая на секундомер.
Забегая чуть вперед, можно сказать, что командир несколько поторопился с подобным заключением.
Ивашев и Бахтиаров в первом отсеке расторопно и энергично готовили к стрельбе оставшиеся в аппаратах две торпеды. И едва старшина группы торпедистов доложил в центральный пост, что носовой двухторпедный залп изготовлен, как оттуда скомандовали: «Товсь!» — и почти сразу же: «Пли!»
Торпедисты рванули на себя спусковые рычаги. Сжатый воздух с мощным шипением толкнул торпеды вперед. И опять томительное ожидание: «Попали или нет?» — и опять бурная радость, когда донеслись до лодки глухие взрывы торпед.
После атаки «щука» круто развернулась на обратный курс, потом сделала несколько зигзагов, чтобы уклониться от преследования. Бомбежки опять почему-то не было. Командир поднял перископ. Увидел неспокойное море, волны, с которых ветер срывал пенные гребни. Верхнюю головку перископа то и дело захлестывало. Но все же Столбов разглядел то, что его интересовало.
— Комиссар, полюбуйся-ка!
Долгополов приник к окуляру. Он увидел, что торпедированный транспорт идет ко дну: над поверхностью моря была видна только труба.
— Миноносец повернул в нашу сторону. И два катера, — сказал комиссар, уступая перископ
— Боцман, ныряй на пятьдесят метров! — приказал командир.
Чтобы ускорить выполнение этого маневра, одновременно было отдано распоряжение немедленно заполнить цистерну быстрого погружения. Добродомов энергично переложил рули, а затем, нервно постукивая пальцем по стеклу глубиномера, будто от этого скорость погружения лодки могла возрасти, стал докладывать:
— Глубина 25 метров… 30… 35…
На этом его доклады оборвались. Первые взрывы глубинных бомб сотрясли корпус подводной лодки, когда глубиномер показывал 37 метров.
И тут началось. Вражеские корабли с ожесточением преследовали «щуку» и нещадно ее бомбили. От особенно близких взрывов в отсеках лопались лампочки, вылетали предохранители на подстанциях. Отдался даже кингстон уравнительной цистерны, и в нее хлынула забортная вода. Это было, пожалуй, опаснее всего: теперь лодка могла провалиться в морскую пучину слишком глубоко, где ее корпус не выдержит давления воды.
В этот момент судьба лодки и экипажа полностью зависела от расторопности и самоотверженности трюмных. Промедли они, и тогда над жизнью всех нас нависла бы смертельная опасность, предотвратить которую чрезвычайно трудно.
К счастью, вахтенный трюмный Вангатов действовал самоотверженно. Он молниеносно юркнул под настил центрального поста, кое-как протиснулся между помпой и воздушными магистралями и, нырнув в ледяную воду, смог сравнительно быстро устранить повреждение.
Поступление забортной воды прекратилось. В бомбежке временами наступали такие паузы, что порой начинало казаться, будто попытки гитлеровцев уничтожить лодку закончились. Но спустя некоторое время опять возобновлялись близкие сильные разрывы глубинных бомб. От каждого из них снова вздрагивал корпус лодки, а из центрального поста снова и снова раздавались команды:
— Осмотреться в отсеках!
Осматриваться часто приходилось в кромешной тьме. Это когда вылетали предохранители на подстанциях. Правда, электрики Бызов и Парфентьев быстро восстанавливали освещение.
— В первом все в порядке, — докладывали торпедисты в центральный пост.
— В пятом все в порядке.
Подводники держались стойко. А молодому мотористу краснофлотцу Сидорчуку, из тех, кто впервые участвовал в боевом походе, было страшно. Он прижимался к масляной помпе и вздрагивал при каждом взрыве бомб. Командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Новак, улучив момент, подошел к нему, спросил сочувственно:
— Что, боязно?
Сидорчук вздрогнул от неожиданного вопроса и хотел было сказать, что он не боится бомбежки, но, почувствовав к Новаку доверие, ответил вопросом на вопрос:
— А бомбы могут попасть в нашу лодку?
— Конечно могут, — сказал Новак совершенно спокойно. — И попадут, если мы будем прятать головы. Надо каждому делать свое дело в любой обстановке и безошибочно. Помнишь, как сказал командир: «Успех зависит от всех нас вместе и от каждого в отдельности».
— Да, да. Я это уже понял, — Сидорчук отошел от помпы к пульту дизеля.