Атаман. Кровь за кровь

Воронин Андрей Николаевич

Все-таки молодец этот капитан Черемисов!.. А та­кой невзрачный на вид. Но под его началом с его ребя­тами можно отразить натиск даже крупной банды. Пусть только сунутся сюда!

Сразу же после возвращения Терпухин, прихватив автомат и несколько кусков мяса, отправился в Сычи­ный балок покормить своих питомцев — волчат. К его удивлению, яма оказалась пустая.

«Чеченцы забрали, — решил Юрий, — вряд ли вол­чата сами выбрались из ямы...»

Но Катя рассказала ему, что в станице стали пропа­дать утки и гуси.

«Уж не мои ли это подопечные

озоруют?» — поду­ мал Терпухин и решил попытаться разыскать волчат м балке. Он опять вооружился автоматом, прихватил мясо и отправился в Сычиный балок. Поиски были дол­гими и напрасными. Несколько раз далеко впереди Тер­пухин видел, как качаются потревоженные кем-то вет­ки, но когда подходил ближе, ничего не обнаруживал. Впрочем, в зарослях жимолости, слегка заболоченном от частых дождей ивняке и густых камышах могли спрятаться не то что волчата, даже тигры.

«Нужно было взять собаку», — подумал Терпухин и вдруг услышал гулкие хлопки далеких выстрелов. Он решил, что, скорее всего, это стреляют милиционе­ры с ближайшего блок-поста.

Когда же Юрий, раздосадованный безуспешными поисками, вышел из балка, то снова услышал выстре­лы: глухие автоматные и более звонкие и резкие пуле­метные. И тут он понял, что звуки выстрелов доносят­ся не от блок-поста. Стреляли в станице.

Сердце тревожно сжалось. И тут он увидел то, что не сможет забыть никогда. В небо поднялся столб чер­ного дыма, а его хутор, подожженный со всех сторон, был объят пламенем. Терпухин перевел взгляд на станицу. Станица Орликовая тоже пылала в несколь­ких местах...

«Чеченцы! — мелькнула мысль. — Ну, будет крови...»

Нет, бывший боец спецназа не боялся за собствен­ную жизнь. На войне как на войне. Просто он знал, что могут натворить десяток отвязанных парней, одурма­ненных бредовыми идеями джихада и ослепленных ди­кой средневековой жаждой кровной мести.

Чтобы не оставаться на открытой местности, где он мог стать отличной мишенью, Терпухин вернулся в ба­лок и залег в кустах. Надо было собраться с мыслями и сообразить, что делать дальше. Он ни на минуту не сомневался, что чеченцы прибыли именно по его душу. На хуторе не нашли, подожгли постройки и поехали в станицу.

«Черт, почему я оставил рацию в доме?! — корил себя Юрий. — Впрочем, — тут же успокаивал он се­бя, — не мог же я в самом деле таскать ее повсюду с собой...»

Выстрелы и приглушенные крики в станице не пре­кращались. «Надо срочно к Черемисову!» — решил Терпухин и рванул по балку в направлении к блок-посту. Пробежав с сотню метров через заросли, Юрий повернул обратно. «Нет, надо бежать туда, к людям. Будь что будет! Вот только патронов маловато».

Несколько домов в станице были похожи на громад­ные факелы. Выстрелов и криков уже не было слышно. Не было и чеченцев. Терпухин добежал до первых до­мов, прошелся по пустынной улице и не встретил ни одного человека — станица словно вымерла.

Терпухин знал, что люди попрятались кто где: раз­бежались по огородам, залегли на чердаках, залезли в погреба. Они еще долго будут сидеть или

лежать за­таившись и ждать, когда можно будет выйти на улицу без риска получить автоматную очередь в живот.

Первого убитого Терпухин увидел посреди улицы, сразу за поворотом. Это был Федор Прокопов, станич­ный выпивоха. Он лежал лицом вниз, подогнув под се­бя руки, и кровь смешалась с серой пылью. Терпухин склонился над ним, взял за плечо и встряхнул, пыта­ясь перевернуть лицом вверх. Мертвец, еще не успев­ший окоченеть, перевалился на спину. Терпухин уви­дел, что зубы у Прокопова неестественно загнуты внутрь рта. «Да они же у него выбиты!» — ужаснулся Юрий. Очевидно, Прокопов не стерпел унижений и по­лучил за это прикладом в зубы. Щеки и подбородок у Прокопова были, как всегда, небритые.

«Зачем? Зачем они убили его?» — тупо сверлил мозг единственный вопрос.

На улице показался человек. Шел он как-то боком, вжав голову в плечи. Это был учитель Терпухина, Виктор Степаненко. Завидев своего бывшего ученика, Степаненко по-бабьи всплеснул руками и запричитал, указывая рукой в сторону одного из домов.

— Что там? — спросил Терпухин, чувствуя, как у него холодеют руки.

— Расстреляли, людей расстреляли!

— Кого?

— Борьку, Валерьевну, в очках которая ходила... Четверых человек.

— Еще кого?

— Крашенинникова...

— Отца?

— Нет, сына, гемофилика. Всех вместе положили. Отвели на выгон, к речке, где крапива растет, постави­ли на колени рядышком и расстреляли...

— А где сами чеченцы?

— Уехали. Подпалили дом Версиловой, Гунькина и уехали... Как фашисты какие! Они и Крепышовых дом подпалили, да не угорелся, потушить успели.

— Веди к убитым.

С автоматом наперевес Терпухин пошел вслед за семенившим Степаненком.

Возле речки его взору предстала ужасная картина. Перед густой стеной разросшейся на влажном берегу крапивы лежали четыре трупа — двух мужчин, жен­щины и мальчика.

— На колени всех поставили и перестреляли. Я ви­дел... Я тут недалеко бежал, увидел их, лег на землю и руками закрылся, чтобы не смотреть, — бормотал Степаненко, делая бессмысленные жесты — то хватал­ся за свои пуговицы, то дергал ухо, потом нагнулся над трупом и стал поправлять очки на бескровном лице убитой женщины.

— Как их... сразу? — тихо спросил Терпухин. Жел­ваки играли у него под кожей.

— На колени поставили... Вот, Якубова не назвал. Он еще пошутил, когда на колени поставили... Сказал, что ближе к земельке будет. А я вон там за крапивой на берегу лежал... Закрылся руками, а посмотреть так тянет, эх-ма!

Бывший учитель достал грязный носовой платок и дрожащими руками вытер пот с лица.

— Один из них, низенький такой, подошел к ним сзади с пистолетом и пострелял всех по очереди — в голову сзади выстрелит одному и переходит к следу­ющему. Они все и повалились рядышком, видишь. Первого Борьку, потом Якубова. А Валерьевна закри­чала, так он ее ударил по голове, видишь, в очках стек­ло треснулось, побил, зараза!..