Атаманы-Кудеяры
Шрифт:
Но после Сретения приехал пасечник Сургун. Аким сразу узнал старика, принялся отогревать, в баню повел, вином угостил, – дед не по возрасту тяжкий путь совершил. Пасечник только и сказал, что приехал не с добрыми вестями. Аким повел его к Юрше. Сургун передал слово боярышни Таисии Прокофьевны:
– …Не могу, говорит, быть женою Юрия Васильевича. Пусть не бьет челом государыне, а ищет другую девушку себе по душе. Не судьба нам вместе быть. А еще скажи, молвила она, видеться нам нельзя ни под каким видом и писем посылать тоже.
Юрша усомнился:
– Старик, ты не путаешь? Не ее это слова. Я другие
Пасечник крестился, божился, даже заплакал.
– Может, случилось там у них чего? – допытывался Юрша.
– Не ведаю того. Боярин Прокофий болеет, сотового меда ему носил. Боярич Афанасий вернулся, пирует…
Юрша принялся ходить по светелке.
Аким, присутствующий при этом разговоре, тоже спросил:
– А не заметил каких изменений? Может, Афанасий жениха привез боярышне?
– Да нет, женихов не видно. Государь часто наведывается, да один приезжает, с охраной лишь. А во дворце порядка больше стало. Мокруша там постоянно живет, чуть кто лишнее слово скажет – к нему. Многих перепорол. Моя внучка и та теперь лишнего слова не скажет. Иной раз спросишь что, а она в слезы, ничего не добьешься.
Юрша остановился перед пасечником.
– Загадками говоришь, Сургун. Может, и тебя запугал Мокруша?
– Кабы запугал, в такую даль не поехал бы, Юрий Васильевич. Ведь ежели проведают, что тут был, с меня шкуру спустят.
– И то правда. Скажи, боярышня веселая была, когда слово сказывала?
– Не греши, Юрий Васильевич. Веселиться-то нечему. На боярышне лица не было, белей рубашки. Глаза заплаканы, щеки ввалились. Извелась совсем.
– Может, по отцу, боярину Прокофию, кручинится?
– Может, и кручинится, а моя-то внучка чего слезы льет?
Юрша долго ходил по комнате, потом решительно сказал:
– Все. Отдыхай, Сургун. А ты, Аким, готовь кибитку, тулупы. Поедем. Хочу видеть боярышню.
Сургун взмолился:
– Юрий Васильевич, батюшка! Боярышня христом-богом просила, чтобы ты не приезжал!
– Не поехал бы, ежели точно знал, что к чему. А сейчас не знаю. Подозрение имею: Афанасий с женушкой над ней насилие чинить собираются… Лошадей надежных запрягай, вдруг увозить боярышню придется. Седла захвати.
Заохал Сургун, запричитал, но Юрша решение не изменил.
За полночь, когда пропели уже первые петухи, Юрша услыхал стук в ворота. Залаял, забился на цепи пес. Сердце упало и заныло в предчувствии беды. Уж не погоня ли за Сургуном?!
Накинув тулуп, вышел на двор. Следом за ним вышел Аким, захватив сабли себе и хозяину. Стал успокаивать собаку. Юрша спросил:
– Кого надо?
За воротами ответили:
– Дворянина Юрия Монастырского надобно. Други мы его.
– Чего-то не признаю голоса друга.
За воротами кто-то завопил:
– Юрий Васильевич, дорогой! Узнал тебя! Харитон я! А со мной Неждан. Помнишь такого?
Сотник провел нежданных гостей в горницу. Аким отдал лошадей конюху, сам пошел за припасами. Без малого полгода минуло после их последней встречи. Юрша надеялся, что пути их разминулись навсегда, однако вышло не так. Харитон за то время мало изменился. Может, рыжую бороду стал стричь пореже, усы пышнее стали, расправил он их, сосульки выщипал. Одеваться поскромнее начал, выглядит не князем, а помещиком среднего достатка. Шубу сбросил, остался
Неждан имел обличье бедного купчика. Вошел, сбросил шубейку и горницу обошел, каждый угол осмотрел, заглянул за занавеску, за которой похрапывал пасечник. Сразу подошел к Юрше с вопросом:
– Кто там спит?
– Гость, утром уедет.
– Мужик?
– Мужик, а что?
– Зри, Харитон, к барину мужики в гости ездят. Он их с собой спать кладет. У тебя же должна для слуг изба быть?
– Это почетный гость. А с чем вы пожаловали среди ночи?
Харитон покосился на занавеску:
– Разговор есть. Можно и до завтра погодить.
Вошел Аким и начал возиться у печи. Юрша пригласил:
– Пойдемте в мою горницу. Аким потчевать начнет, а я послушаю вас. Завтра не будет времени, уезжаю я в Москву. Дело спешное.
Неждан ухмыльнулся:
– Нас послушаешь, ехать раздумаешь. В другую сторону заспешишь.
Пока Аким ставил снедь на стол, Неждан и тут обошел все закоулки, заглянул за печь, осмотрел окна, приговаривая:
– Хозяин хорош, да без жены живешь. Тридцать лет, бабы нет, недоварен обед. – С этими словами присоединился к Харитону, который начал уминать за обе щеки.
Гости, видимо, здорово проголодались, долго ели в полном молчании. Утолив аппетит и выпив пару ковшей браги, Харитон обратился к Юрше:
– Разговор у меня строгий. Один будешь слушать?
– У меня от Акима секретов нет.
– Воля твоя. Ну-ка, Нежданушка, глянь, не проснулся ли мужичок?.. Дверь поплотнее прикрой. Поближе ко мне садитесь. Так вот, Юрий Васильевич, атаман меня прислал рассказать тебе все по порядку. Вскоре, как ты уехал из Новосиля, Гурьян приказал нам с Нежданом поехать и вызнать, кто ты есть на самом деле. Я в обличье помещика якобы ездил грехи замаливать по святым местам. Неждан вроде как товарищем при мне был. Так мы и побывали в Суздале, в Кириллове, на Белом озере, у Сергия, по монастырям да по скитам. Разыскали мы бабку-повитуху, что принимала роды у царицы Соломонии. Помнит она: малютку Юрием нарекли. Растила ее сестра суздальской инокини Глафира во Владимире, да умерла в одночасье. Ребеночку тогда три года было. После того передали его в бабий скит на Белом озере. А в восемь лет отвезли в Кириллов монастырь, и стал его наставником отец Пантелеймон, ныне старец Троицкого монастыря. Дядькой приставили к нему Акима Поперечного, охранника монастырского. Аким Поперечный да охранник Деридуб, отец мой, да монах Пантелеймон не единожды возили отрока на свидание к инокине Софии, в миру Соломонии. И на похороны ее тоже. Так что выходит по всему, сидеть нам с тобой на одной скамье не положено.
Харитон и Неждан вышли из-за стола и низко поклонились Юрию со словами:
– Приветствуем тебя, Юрий Васильевич, великий князь московский.
Сказали и остались стоять.
Юрша некоторое время сидел, закрыв глаза, обхватив руками голову. Затем, увидев стоящих перед ним, в сердцах махнул рукой:
– Хватит, садитесь! Можно подумать, что смеетесь надо мной! Теперь расскажите, как все вызнали?
Ответил Неждан:
– Три месяца изо дня в день бродили, выспрашивали, а где пришлось – допытывались с пристрастием. Кому и вино язык развязывало. Как на исповеди, все рассказывали.