Атомка
Шрифт:
— Советую вам в течение нескольких ближайших недель больше отдыхать, так будет лучше для ребенка.
Люси схватилась за спинку кровати. Она подумала, что не расслышала или недопоняла, нахмурилась:
— Ребенка? Вы сказали «для ребенка»?
— Да.
— То есть вы считаете…
Руки-ноги у нее задрожали, она не находила слов.
Врач заулыбался еще шире:
— А вы что, не знали?
Люси поднесла ладони к пылающим щекам, покачала головой. На глазах ее выступили слезы. Доктор подошел к ней и осторожно усадил на постель:
— Мне кажется, это для вас хорошая новость?
— А
Врач кивнул:
— В вашей моче, как и в крови, обнаружено такое количество ХГЧ [78] , что никаких сомнений быть не может. Гормон сейчас на максимуме, стало быть теоретически у вас идет восьмая неделя беременности. Вот, кстати, и главная причина вашего обморока.
Люси показалось, что сейчас она потеряет сознание снова.
— Восемь… восемь недель? Как такое возможно? Тесты не показывали, и… и месячные в прошлом месяце приходили, и я…
78
ХГЧ (хорионический гонадотропин) — гормон, выделяемый плацентой во время беременности. Гормон начинает продуцироваться с первых недель беременности, возрастает в несколько тысяч раз к 7–11-й неделе, затем постепенно снижается. Именно на качественном анализе наличия хорионического гонадотропина в моче и основан тест на беременность, который продается в аптеках.
— Не стоит так уж верить тестам, которые продаются в аптеке, — только анализ крови дает точный ответ. Что же до небольшого кровотечения, которое вы приняли за месячные, то и такое случается.
Люси больше не слушала, она никак не могла поверить, она еще несколько раз переспросила врача, убежден ли он в том, что говорит, но врач не сердился, терпеливо отвечал на все вопросы, а потом добавил:
— Советую вам быть очень внимательной к своей беременности, прежде всего с медицинской точки зрения. Вы получили довольно большую дозу радиации за короткое время: если распределить это на год, то окажется почти вдвое больше допустимого. Плод тоже подвергся облучению.
Лицо Люси мигом омрачилось.
— Вы хотите сказать, моей малютке грозит опасность?
— Нет-нет, не тревожьтесь. Действительно опасной стала бы доза в пять раз больше допустимой. Тем не менее рисковать не стоит. Я все напишу в эпикризе, но скажу и на словах: вам следует избегать, насколько возможно, любого ионизирующего излучения, будь то от сканеров, рентгеновских аппаратов или еще чего-то, что способно увеличить полученную вами дозу. И к Чернобылю больше не приближайтесь. — Врач встал. — Пока все показатели для беременности благоприятны: в моче ни сахара, ни белка, ни малейших признаков дефицита каких-либо элементов, никаких симптомов болезни крови. Я уверен, что все будет хорошо.
Оставшись одна, Люси расплакалась от радости.
У нее в животе — ребенок! Крохотное существо, о котором она так мечтала, которого хотела больше всего на свете, затаилось там и развивается потихоньку уже почти два месяца.
Войдя в палату, Шарко решил, что случилось что-то серьезное, и с порога бросился к подруге:
— Что с тобой? Что сказал доктор? Почему ты плачешь?
— Я
Шарко замер на месте и несколько секунд простоял неподвижно, будто оглушенный. Люси сама подбежала к нему, прижалась изо всех сил, крепко обхватила руками:
— Ты слышишь, слышишь, ты понимаешь, что случилось? Нам удалось! У нас ребенок…
Комиссар никак не мог понять. Восемь недель? Да как же так? Разве это возможно? Он больше трех месяцев ходит по врачам, и больше трех месяцев ему говорят, что его сперматозоиды вялые, малоподвижные, что с такими — никакой надежды. Неужели все они ошибались и надежда — маленькая, совсем малюсенькая — оправдалась? Неужели у них все получилось?
— Люси, я…
Мне надо тебе сказать… То, что я сейчас от тебя услышал, невозможно… Нет– нет, возможно, но…
В конце концов радость заглушила все остальные мысли и переживания, и он тоже дал волю чувствам. Глаза его наполнились слезами. Значит, все-таки сбылось, значит, он снова будет папой. Он, Шарко, — папа… Ох, как странно, просто невероятно… Он увидел себя подходящим к колыбельке, увидел, как сидит посреди ночи у детской кроватки с теплой бутылочкой в руках… Он слышал звуки, те самые звуки…
В нем вспыхнуло еще более острое, чем обычно, желание защитить, уберечь Люси.
С ней ничего не должно случиться!
А что будет, когда они вернутся в Париж? Ад ведь может начаться снова. Шарко пытался подавить в себе тревоги, прогнать мысли об ужасах, о которых рассказал ему Белланже, продлить минуты счастья.
— Прямо с этого вечера мы должны думать только о ребенке, — сказал он. — Я возьму тебя с собой в Челябинск, но в Озёрск ты не поедешь, останешься в гостинице, в тепле, и подождешь меня там, договорились? В Озёрске может быть опасно, там тоже кругом радиация, и нам не стоит рисковать.
Люси, чуть помедлив, согласилась.
— Ладно, — ответила она.
А ведь несколько часов назад она даже и подумать не могла бы, что так ответит!
Они снова обнялись. Шарко уткнулся лицом в шею подруги:
— Люси, мне нужно еще кое-что узнать…
— Ну?
Он замолчал, замолчал надолго.
— Что, Франк?
— Поклянись, что ты никогда мне не изменяла. Что этот ребенок — точно мой.
Люси отстранилась, посмотрела на него. Она никогда не видела, чтобы Франк плакал, так плакал…
— Господи, да как тебе такое в голову могло прийти? Конечно же нет, я никогда тебе не изменяла! И конечно же ребенок — точно твой. Совершенно точно. — Она улыбалась ему, улыбалась искренне, и по ее щекам тоже катились слезы. — Вся наша жизнь теперь изменится, Франк. Изменится к лучшему. Обещаю тебе! — Она потянулась к любимому, поцеловала в губы. — Рождество на пороге, мой ненаглядный. Я не сумела подарить тебе то, что хотелось, но это еще лучше!
68