Атомка

Тилье Франк

Тетрадь заполняли двое: один писал на вложенных листках, другой — прямо на тетрадных страницах.

Снаружи опять донесся шум. Люси подошла посмотреть, и в этот момент из тетрадки что-то выскользнуло.

— Это вы, бригадир Леблан?

Тень наклонилась к окошку:

— Я. — Изо рта говорившего вылетело облачко пара. — Вы так давно уже в подвале… Все ли в порядке?

— Да-да, все в порядке. Сейчас поднимусь.

Она присела, подняла упавшую на пол черно-белую фотографию. Старый, очень старый снимок, обгоревший снизу. На снимке

трое — двое мужчин и женщина — за столом в маленькой и, похоже, очень темной комнате. Перед ними — листы бумаги, ручки, они странно, как-то чересчур серьезно смотрят в объектив.

Люси прищурилась, рассматривая человека в центре. Неужели это…

Поднесла фотографию ближе к свету.

Лицо в форме груши, растрепанные волосы, седоватые усики… Никаких сомнений, это Альберт Эйнштейн.

Озадаченная, Люси сунула поврежденный огнем снимок обратно в тетрадку, тетрадку спрятала под курткой, поставила на место кирпичи, убедилась, что все стало так, как было, и поднялась по лестнице, стараясь выглядеть совершенно спокойной. Распрощавшись с охранниками, она села в машину и растворилась в ночи. У Люси было четкое ощущение, что эта таинственная фотография и есть то самое дерево, за которым скрывается лес.

Вперед, в больницу.

26

Люси вздрогнула и проснулась.

Огляделась, чтобы понять, где находится: ага, это больничная палата, а проснулась она оттого, что за спиной у нее стоит Шарко в голубой пижаме. Стоит и поглаживает ее по затылку.

— Сегодня воскресенье, и уже почти одиннадцать утра, — улыбнулся он. — Вот я и подумал, не пора ли принести тебе круассанов.

Люси распрямилась, поморщилась, потому что все тело у нее затекло, да и проспала она всего несколько часов.

— Франк, почему ты на ногах?

Он повернулся, показывая себя с разных сторон:

— Неплохо выгляжу для привидения, да? Доктор, конечно, слегка рассердился, столкнувшись со мной в коридоре, но тем не менее все мне объяснил. А потом я повстречался еще и с жандармом, так что знаю уже и о смерти Агонла, и о трупах в морозильнике. Насколько я понял, все мои бумаги черт знает в каком состоянии, сотовый пропал, любимый костюм больше не надеть и…

Люси изо всех сил прижалась к комиссару, крепко его обняла:

— Мне было так страшно, Франк… Если б ты только знал!

— Я знаю.

— И мне так грустно оттого, что сдуру тогда с тобой поссорилась… Правда-правда.

— Мне тоже. Такого больше не должно быть.

Шарко закрыл глаза, продолжая гладить Люси по спине. От жутких воспоминаний все волоски у него на коже вставали дыбом. Он до сих пор чувствовал, как сжимает его грудь ледяная вода, как трудно дышать, как тяжелеет тело, как тянет вниз, в глубину… Он ощущал дикое жжение во всех мышцах — как в ту минуту, когда выбирался на берег…

— У меня больше нет служебного оружия — за столько лет в полиции я ни разу не терял пистолета, даже в худших обстоятельствах, а тут… Что бы

это значило? Может, и впрямь пора завязывать?

Люси поцеловала Франка. Они ласкали друг друга, обменивались нежными, смешными прозвищами. Комнату заливал свет. Шарко подвел подругу к окну:

— Посмотри.

От пейзажа просто дух захватывало. Солнечные лучи играли на ослепительно-белых вершинах, краски были яркими, сияющими. Внизу медленно двигались машины. Эта жизнь за окном, этот свет… до чего же все вместе хорошо…

— Горы чуть не лишили меня жизни, но все-таки я их люблю.

— А я их ненавижу!

Они переглянулись, чувствуя себя полными дураками, и расхохотались. У Шарко от смеха заболели ребра, но он успешно это скрыл. Он рассказал Люси, что, несмотря на кое-какие противопоказания, намерен к вечеру выписаться: все у него в порядке, ну, покалывает то тут, то там, так это же ерунда.

«Наверное, Франк просто боится меня огорчить и хочет показать, что по-прежнему крепок телом…» — подумала она.

— А знаешь, ты чертовски сексапилен в этой голубой пижаме!

— Тем не менее легко без нее обойдусь!

Люси еще крепче к нему прижалась:

— Я хочу быть с тобой, прямо сегодня вечером, в гостинице. Да-да, я хочу, чтобы ты выписался и чтобы мы сделали наконец нашего ребеночка. И так, можно сказать, потеряли вчера целый вечер!

Шарко попытался улыбнуться. Он сразу же вспомнил о том, что сказал врач, изучая его анализы: «…я не вижу никаких физиологических причин для того, чтобы ваши сперматозоиды были такими вялыми». Может, и так, может, если взять отпуск, отдохнуть, зверюшки станут пошустрей… Уж конечно! Легко ему говорить!

В конце концов комиссар посерьезнел и заглянул Люси в глаза:

— Тот тип, который бросил меня в реку, — он сильно выдохся, когда я за ним гнался. Я не слишком быстро бегаю, но он еще медленнее. Думаю, он не очень молод. Разглядеть лицо не удалось, но куртку его, когда он толкал меня в воду, я разглядел. Без капюшона, толстая, цвета хаки. По описанию — точно такая, какая была на мужчине, похитившем из больницы ребенка.

— Уверен?

— Абсолютно уверен.

Люси будто ударили. Она благодарила небо за то, что не успела побывать в педиатрическом отделении, не встречалась глазами с этим ребенком, потому что теперь представляла себе самое худшее.

Они молчали, в воздухе росло напряжение. Слова Шарко подтверждали то, о чем она все время думала.

— Мне кажется, кто-то идет по тому же следу, что и мы, опережая нас на несколько шагов и убирая с нашего пути все, что могло бы помочь нам продвинуться. Всякий раз он выигрывает время и «зачищает» очередной участок. Мне кажется, у Агонла он искал записи.

Люси достала из внутреннего кармана куртки тетрадь:

— Вот эти записи. В тетрадке полно химических формул, рисунков, схем, описаний опытов с сероводородом… Агонла упоминает тут и жертв — говорит о способах, какими усыплял их… Количества, дозировки…