Авантюрист и любовник Сидней Рейли
Шрифт:
— Нет, — быстро ответил Петерс. — И мне ничего о ней не известно.
— Ян Христофорович, — Локкарт умоляюще глядел на него, — ну зачем вы так? Я думал, у нас добрые дружеские отношения… Вы же знаете, что для меня Мура… Ее арестовали одновременно со мною и Хиксом. На Лубянку везли в одном автомобиле… Она в тюрьме, вы просто не хотите мне сказать. Но ведь она же ни в чем не виновата!
— Гражданка Закревская, — холодно произнес Петерс, — арестована по подозрению в заговоре против Советской республики. Это очень серьезное обвинение, господин Локкарт, очень…
— Ян Христофорович!
— Разве? — иронически усмехнулся чекист.
Локкарт смутился.
— Поймите меня правильно, — горячо заговорил он. — Если даже заговор и существовал, то я не имею к нему ни малейшего отношения. Более того, вы прекрасно знаете, с каким воодушевлением воспринял я все революционные перемены в России, тем самым восстановив против себя своих английских шефов. Я люблю эту страну и радуюсь тому, что она наконец-то…
— А Рейли? — Петерс в упор глядел на собеседника.
— Рейли? Я же объяснял вам три дня назад во время допроса, Ян Христофорович, что знаком с этим человеком, но взглядов его не разделяю. Да, он говорил что-то о взятии Кремля и тому подобное, но это все фантазии, выдумки, вздор! И какое отношение имеет к нему Мура?
— Над этим вопросом сейчас мы и работаем. Извините, господин Локкарт, но больше я ничего не могу вам сказать.
Роберт поднялся, чтобы идти.
— Но я могу ей хотя бы письмо написать? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Не думаю, — отозвался Петерс, поднимая телефонную трубку. — Дежурного ко мне.
— Но хотя бы примерно, когда вы ее освободите? — Локкарт едва не плакал.
— Не раньше, чем вас, дорогой Роберт, не раньше, чем вас… — Ян Христофорович поднялся с места и обошел вокруг стола. — Вы забыли выслушать мое дело. А оно заключается в следующем: вы арестованы.
— То есть как? — остолбенел англичанин.
— Выяснились некоторые новые обстоятельства вашей контрреволюционной деятельности, в связи с чем мы и определили вам новую меру пресечения. Мне очень жаль, Роберт, что среди заговорщиков оказались именно вы, человек, к которому я чувствовал симпатию и которому доверял…
По спине Локкарта катился холодный пот. В горле словно кость застряла. Он несколько раз судорожно вздохнул, прежде чем заговорил.
— Позвольте, товарищ Петерс. Это… незаконно… Дипломатический иммунитет…
— Никакого иммунитета у вас нет, — махнул рукой чекист. — Вы прекрасно это знаете. А насчет законности… Не вам решать, господин Локкарт. Вы тоже действовали незаконно, подкупая красных командиров из латышских частей. Что вы молчите? Нам все известно.
— Вызывали, товарищ Петерс? — в дверях появился тот самый дежурный, который привел сюда Локкарта.
— Да, — кивнул Ян Христофорович. — Уведите арестованного.
Он проводил взглядом понурую фигуру Роберта Брюса и, лишь когда Локкарт и конвоир скрылись за углом коридора, затворил дверь кабинета.
— Какая поганая жизнь, — вздохнул Петерс, вновь усаживаясь за стол и поднимая телефонную трубку. — Собачья жизнь… Алло? Барышня? Соедините меня с Петроградом… Три, пять…
Он спешил сообщить Дзержинскому о том, что допущенные ошибки исправлены, британский посланник и
Вернуть в Россию из Лондона представителя Советского правительства М. М. Литвинова можно было, только обменяв его на представителя Британии в Советской республике, то есть на Локкарта. Такое условие поставили английские власти. И как ни велик был соблазн передать Роберта Брюса в руки революционного правосудия и устроить образцово-показательный процесс, Дзержинский скрепя сердце вынужден был освободить «организатора заговора» из-под ареста. Вместе с ним отбыли на родину другие сотрудники посольства, а также французы. Тем не менее суд над уехавшими «заговорщиками» все же состоялся — заочно.
«В конце ноября — начале декабря 1918 года… состоялся судебный процесс по делу о раскрытом ранее заговоре Локкарта.
Перед судом Верховного революционного трибунала предстали 24 обвиняемых, из них четырех — Локкарта, Гренара, Сиднея Рейли и Генриха (Анри) Вертимона — судили заочно, так как Рейли и Вертимону удалось скрыться, а Локкарту и Гренару Советское правительство разрешило выехать на родину…
Дело рассматривалось в Москве с 28 ноября по 3 декабря 1918 года в открытом судебном заседании…
Центральной фигурой судебного процесса был американский шпион Ксенофонт Каламантиано. Вынужденный признать, что он собирал шпионские сведения через агентуру, состоявшую из завербованных русских граждан, Каламантиано утверждал, что он не был связан с Локкартом, а действовал в интересах американских коммерческих фирм…»
(Из книги Д. Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР».)
— А кто такой этот Каламантиано? — спросил Реллинский. — Я никогда не видел его у Локкарта.
— Но вы ведь не сомневаетесь в том, что он — американский агент? — добродушно усмехнулся Петерс. — Признаюсь, нам пришлось немного притянуть за уши этого негодяя грека, но он, ей-богу, заслуживает расстрела.
— Понятно, — озадаченно пробормотал Георгий Васильевич. — А за что приговорили к трем месяцам заключения ту девочку… секретаршу из ЦИК? Оленьку Старжевскую? Да еще и приписали ей «близкие отношения» со мной… то есть со шпионом Рейли…
— Вы сами ответили на свой вопрос. Сотрудница ЦИК должна быть безупречна. А Старжевская участвовала в оргии, организованной Кроми, не правда ли? Таким не место в советских государственных учреждениях… Поделом ей! Еще сравнительно легко отделалась…
— Да уж… — пробормотал Реллинский. — Меня-то приговорили к расстрелу…
— Во-первых, не вас, а вашего двойника, — резонно возразил Петерс. — Во-вторых, заочно. А как же иначе? Рейли — духовный вдохновитель заговора, ему просто чудом удалось избежать справедливого возмездия. А знаете ли, почему мы позволили уйти этому матерому шпиону? Его еще не раз можно использовать…