Авантюрист и любовник Сидней Рейли
Шрифт:
Вчера иду по коридору и слышу позади гнусный шепоток:
— Рожа помятая, видать, с перепою…
И хихиканье.
В кабинете посмотрелся в зеркало. Вид и впрямь неважный.
Ирина ушла к матери. Резо несколько раз пытался меня увещевать, но потом махнул рукой.
Что со мной? Когда, в какой момент жизни исчез прежний Реллинский и появился вот этот — запойный пьяница?
К операциям меня не допускают. Сижу за столом, разбираю дела: это на доследование, это в архив… Стараюсь их не читать. Если взгляну на страницу, становится не по себе. Наверно, я не создан для работы в ГПУ. Тем более что к химии она не имеет никакого отношения.
…очень болен. Говорят, долго не протянет. Что тогда станет со всеми нами, с нашим карающим органом? Ведь на нем все держалось. «Чистые руки, холодная голова и горячее сердце» — эти слова об идеальном чекисте Феликс Эдмундович сказал о себе.
…Мне показалось, что я сошел с ума. Но нет! Прислушался. По радио передавали: «В ночь с 28 на 29 сентября четверо контрабандистов пытались перейти финскую границу. В результате двое были убиты. Третий, оказавшийся финским солдатом, арестован, а четвертый умер в результате тяжелого ранения… Установлена личность одного из убитых. Им оказался капитан Сидней Джордж Рейли, сотрудник английского разведывательного центра «Интеллидженс Сервис».
Я схватился за голову. Не может быть! Разведчика Сиднея Рейли не существует! Есть я — Георгий Васильевич Реллинский, который под этим именем вошел в доверие к Роберту Брюсу Локкарту, в результате чего возник «заговор послов»…
Но даже если бы я закричал об этом в полный голос, меня никто не услышал бы. Не доверять официальным сообщениям никто не осмеливается. Все решат, что это пьяный бред.
Но если я — вот он, живой и здоровый, то откуда на финской границе мой труп? Кто там лежит, что за человек? И для чего, кому понадобилось его убивать? Вопросы, вопросы, неразрешимые вопросы, на которые никто не даст ответа».
— Рад вас видеть, Георгий Васильевич… — глаза у Петерса по-прежнему острые, зоркие, от него ничего не скроешь. — Хорошо выглядите… А я слышал, будто бы у вас нелады на службе…
— Это дело прошлое, Ян Христофорович. Я пил, сильно пил. Жена от меня ушла. А теперь — все, завязал.
— Жена? — улыбка у Петерса неприятная. — Это какая же — Ирина Станиславовна? Та самая? Славная женщина. Тогда, в восемнадцатом году, мне с трудом удалось спасти ее от ареста.
— Как? — Реллинский не поверил собственным ушам. — Значит, вам все было известно? И Ирину не арестовали благодаря вашему заступничеству? Спасибо, Ян Христофорович…
— Не стоит… Срок ей грозил небольшой, в общей картине дела участие вашей супруги не имело никакого значения. А для вас, Георгий Васильевич, все обстояло иначе… Верно?
— Верно, — Реллинский опустил голову. — Виноват… Я должен был обо всем вам доложить.
— Что было, того не вернешь, — развел руками Петерс. — Помиритесь с женой, не теряйте ее. Поверьте, она вас очень любит и поможет вернуться в строй. Это особенно важно теперь, когда вы нуждаетесь в помощи близкого человека.
— Да, конечно… Но я записался к вам на прием совсем по другому вопросу, Ян Христофорович…
— По какому же? — Петерс нетерпеливо взглянул на часы. Такие же, как у Реллинского, серебряные, из реквизированных, с дарственной надписью
— Я слышал сообщение о перестрелке на финской границе… Там был убит человек… Ну и, в общем…
— А-а! — Петерс засмеялся. Волосы у него по-прежнему длинные, как у семинариста. А седина почти не видна. — Вас, вероятно, здорово удивило, что одним из погибших оказался ваш тезка — Сидней Рейли?
— Да, признаться, я был поражен. Столько лет прошло… И вдруг снова… Но я — вот он я, жив-здоров… Кто же это был?
— А это, Георгий Васильевич, государственная тайна, — негромко и значительно ответил Петерс. — Одному вам скажу, товарищ Реллинский… Тот человек, которого застрелили на границе, — страшный враг Советской власти и нашего государства. И он заслужил смерть. Вы удовлетворены?..
— Спасибо, Ян Христофорович, за исчерпывающую информацию… за доверие…
— Вот еще что, — Петерс встал, это означало, что беседа подходит к концу. — Из партии вас исключили за моральное разложение, то есть за пьянку. С такой формулировкой восстановить вас в большевистских рядах мы не имеем права. Но раз вы, Георгий Васильевич, осознали свое недостойное поведение и к старому больше не вернетесь, пишите заявление в кандидаты. Я лично дам вам рекомендацию.
Реллинский стоял как громом пораженный.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил он, расправляя плечи.
«Выйдя на улицу, я все еще чувствовал крепкое рукопожатие тов. Петерса. Я вдохнул полной грудью пыльный московский воздух. Хотелось, как в детстве, кричать от радости, прыгать, куда-то бежать. Но мне за пятьдесят, и поэтому я только ускорил шаг. Мир был прекрасен! Единственное, что несколько омрачало мое ликование, было известие о том, что состояние здоровья товарища Дзержинского еще больше ухудшилось. Сказывались годы, проведенные в царских застенках. Неужели мы потеряем этого кристального человека, Дон-Кихота революции, которого враги с опаской и уважением называют «железным Феликсом»?
Вернувшись в Ленинград, я немедленно позвонил Ирине. Она отвечала мне односложно, недоверчиво. Но я был настойчив, и в конце концов жена согласилась повидаться со мной. Я знал, что у нее никого нет. Сведения были вполне достоверными, у чекиста масса возможностей навести справки. Человек даже не заподозрит, что за ним ведется наблюдение! Мы провели чудесную ночь, как юные любовники, и к утру совершенно помирились…»
«Находясь в СССР, Рейли ведет свою гнусную работу. Ему удалось под видом уроженца России «товарища Реллинского» пробраться в ленинградский уголовный розыск и пролезть в кандидаты партии. Здесь его и настигла карающая рука ОГПУ».
(Из книги В. Минаева «Подрывная деятельность иностранных разведок в СССР».)
— Ну что, скоро ты? — нетерпеливо спросил Реллинский.
— Оставь, — дернул его за рукав Дарчия. — В такой день… Пусть Ирина Станиславовна приведет себя в порядок. Она, конечно, и без помады красивая, но ты же знаешь женщин…
Наконец Ирина вышла из дамской комнаты — нарядная, оживленная, подкрашенная. Глядя на нее, Георгий Васильевич впервые подумал об их почти двадцатилетней разнице в возрасте и ощутил нечто вроде ревности, наблюдая, какие взгляды бросают на его жену молодые чекисты.