Авантюрист

Терехов Роман Евгеньевич

А вот и вышеупомянутый зверь всей ордой на горизонте нарисовался. Стяги и «ревуны» подтвердили, что не рядовая банда нас воевать приготовилась. Массовка приличная собралась, зачетная. Может быть, барон Тотенкопф собственной персоной пожаловали-с. Да, похоже, не в одно рыло, а с союзниками. Гуртом-то оно легче. Жаль, ни я, ни Ральф в сквернавской геральдике не сильны, а то весь почет одному недоноску. Мне ж не жаль пару ячеек своей памяти под имена тех, кто уже стал историей.

— С нами княжна и милость Асеня, братья! А против нас ничтожества, отрыжка Скверны, проклятая орда. Их много, но мы — русины! Мы щедрые люди, пусть приходят! Пуль и штыков незваным гостям хватит!

— Ура-а-а!

Я вновь сделал

паузу, утирая пот и радуясь, как ребенок, простой логике. Там, где стоит нога русинского солдата, там и есть русинская земля. У клочка Скверны теперь новые хозяева, кровью и потом оплатившие права на владение. А кто не согласен с такой постановкой вопроса, милости просим на дистанцию выстрела.

Русины при необходимости — самые умелые воины. Поставь им цель, дай толкового командира, и против них любой кровью умоется; дураки и сами не поймут, как закончатся, а умные предпочтут не связываться. Жаль, что сейчас с той стороны ни те, ни другие. Или оно и к лучшему?!

Вражеские командиры выстраивали квадраты и шеренги закованных в латы алебардистов, стрелков и разных прочих. Центр сплошь занимали «гхолы» — одетые в лохмотья пленные и штрафники, лишенные своих душ варлоками при помощи мерзких ритуалов. Значит, точно Тотенкопф, его почерк. Городецкий исплевался, повествуя, да и Оркан с Болеславом клялись поквитаться за товарищей, коих в бездушных тварей обратили. На берегу озера скучковались стаи извергов и котопсов, издававших мерзкий лай и визг. Этих пустят первыми, чтобы опрокинуть защитников баррикады. Затем пойдут лишенные душ при фланговой поддержке горцев и наемных стрелков. А на десерт латная пехота и стрелки из числа баронских дружинников. Диспозиция более-менее ясна. Как пыл негодяев остужать будем, тоже предусмотрено.

— Русины, стрелки! Слушай меня все! — Я ловил горящие взгляды на разгоряченных грозных лицах товарищей. — Выбор у нас всегда был небогатый, а нынче и вовсе нет! Только победа, братья! Только победа!!!

Гремело «Ура!», бойцы расправляли плечи, поднимая к небу оружие. В тот миг мои солдаты становились чудо-богатырями без кавычек. Я и сам словно прибавил в росте, мышцы налились силой, а в голове просветлело. Словно и не было контузии, ран, недосыпа, тяжелого марша по лесам и болотам.

С резким шумом из-за громады вражеской армии к нам протянулись десятки дымных хвостов. Не успел я матюгнуться, как почти по Пушкину: «И пошли басурманы на приступ…»

Хлипкая дверца из жердей захлопнулась, надежно отсекая меня от жизни военного лагеря. Вырубленная в скале неглубокая пещера встретила прохладной темнотой. В одной из ниш конвой оставил оплавленную свечу, над которой бился крошечный язычок пламени. Глиняная кружка с водой на каменном блоке, заменяющем мебель, — вот и все небогатое убранство. Подстилка отсутствовала в принципе. Даже ведра нет — нужду предстоит в дальний угол справлять. Судя по вони, прежние постояльцы именно так и поступали. А когда-то это помещение местному населению заменяло погреб для хранения продуктов.

Предстояло скоротать ночь в неприятном ожидании военно-полевого суда и, кто знает, вполне возможно, казни. Но не будем раскисать, лучше подремать. От заросших пыльной паутиной стен ощутимо повеяло прохладой. Кружку переставил в нишу рядом со свечой. Подложив парадную треуголку, устало опустился на камень. Сил осталось ровно на то, чтобы сидеть ровно, дышать тюремным смрадом да смотреть на пляшущий огонек свечи в надежде заснуть. Гауптвахта — самое подходящее место, чтобы спрятать слишком резвую пешку, возомнившую себя ферзем. Возможно, полковник так указал мне мое место и собирается в дальнейшем использовать в своих играх. Не может такого быть, чтобы завтра мой путь в этом мире оборвался у расстрельной стенки. Нет, это совершенно невозможно! После

того, как я выжил в тяжелом бою и одержал грандиозную победу, ожидал чего угодно, но не такого пенделя от судьбы. Что ж, сделать уже ничего нельзя, зато есть время, чтобы подвести итоги.

Прежде всего, мы победили. Бой балансировал на грани, но вылазка волонтеров Драгомирова, захвативших осадную батарею, склонила весы в нашу сторону. Уцелевших сквернавцев охватила паника. Лишившийся войска черный барон Тотенкопф бросил мне вызов. И проиграл.

На сегодня в отряде начинающего кондотьера Романова числилось двадцать восемь бойцов, считая легкораненых, так что победа досталась более чем дорогой ценой. Белов, Молчун и Буян получили кровавые отметины, но строй не покинули. Прохор кроме контузии был серьезно ранен в ногу, и Фома не отходил от него ни на шаг. И вроде бы костяк подразделения сохранен, да только среди освобожденных в Длани русинских стрелков погибли многие, а уцелевшие ранены поголовно. Все назначенные пикинерами древичи легли в рукопашной с гхолами Тотенкопфа, ценой своих жизней обеспечили истребление орды бездушных убийц. Из дукарских наемников уцелели только Оркан Лещинский и Самсон Ковальский. Обер-канонира и каптенармуса необходимо удержать в отряде любой ценой. По освобожденным из зиндана пленникам Старуха безжалостно прошлась своей косой — всего двое остались в строю, да еще сколько-то пластом в обозе в числе полусотни раненых различной степени тяжести.

Отряд, вставший лагерем в ущелье, напоминал табор, зато освобожденные пленники и тягловые древичи, прибившиеся к отряду слуги и персонал борделя обеспечили перевозку раненых и трофейного имущества, взяли на себя организацию быта уцелевших бойцов. Большая в том заслуга Никодима и команды возниц. Двигался наш табор медленно, ведь уставшим до последней крайности людям пришлось очищать триста метров пути от трупов вражеских солдат и животных. Местами тела лежали в несколько слоев. Немудрено, что вода в горном ручье, а затем и в озерке покраснела от крови. Если гхолы и твари Скверны от природы лишены инстинкта самосохранения, то людей гнали в самоубийственную атаку, предварительно одурманив алкоголем, наркотой и магией. Бойня получилась эпическая, до позднего вечера на меня накатывала дурная слабость и посещали мерзкие видения, несмотря на защиту Слезы Асеня. Княжна и Ральф делили со мной боль и скорбь, даже не знаю, что бы делал без их помощи.

По словам капитана Драгомирова, наша сегодняшняя победа первая за всю эту кампанию. Его волонтеры в кровавом бою захватили осадную линию и развернули батарею «метел» и ракетных установок в тыл обескровленных дружин черных баронов. Это решило исход боя в не меньшей степени, чем упорная оборона моих людей. Обратившихся в бегство сквернавцев расстреливали безответно, загнав в камышовые заросли. Весь болотистый берег озера покрылся телами: спаслось сотни полторы — самых быстроногих, безоружных и полностью деморализованных.

Еще не затихли над полем боя стоны последних недобитых сквернавцев, как Драгомиров собственной персоной вышел к нам из захваченного лагеря в сопровождении пяти гайдуков, точнее, товарищей-телохранителей и нескольких юных офицеров с ординарцами.

Камзол, изящная кираса с травленым рисунком, усиленная защитными гамионами, серые бриджи с лампасом, черные сапоги с высоким голенищем — все детали гардероба равномерно забрызганы подсохшей кровью. Уважаю! Командир, идущий в бой в первых рядах, по определению не может быть подлецом. На перевязи ладно пристроена сабля с позолоченной гардой, на широком поясе друг друга уравновешивали две кобуры с массивными револьверами. За голенищем — кожаные фехтовальные перчатки. На губах замерла кривая улыбка, вздыбившая и без того закрученные вверх и густо навощенные усы, а в широко посаженных глубоких черных глазах стояли слезы.