Авеню Анри-Мартен, 101

Дефорж Режин

Соответствуют ли его слова действительности? Во всяком случае, звучит правдоподобно. Леа удовольствовалась этим объяснением.

— Надеюсь увидеться с вами при более приятных обстоятельствах, — сказал Большой Клеман на прощание…

Если бы не боль внизу живота, которая не давала ей забыть о прошедшей ночи, Леа пустилась бы в пляс прямо на бульваре Верден. Вечер выдался прекрасный. Девушка шагала не спеша, блаженно нежась под последними лучами заходящего солнца. Она решила отправиться к дяде,

Люку Дельмасу, чтобы принять душ, избавиться наконец от ощущения грязи… и впервые за день спокойно подумать о том, что произошло.

Матиас ее детства и юности умер для нее в мерзком заведении этой отвратительной бабы. Он никогда не получит прощения Леа. Единственное, в чем она никак не могла разобраться, так это в том, насколько реальными были угрозы Матиаса. Теперь она знала, что он способен на все, но пока не могла с точностью определить, насколько цепко он держит ее в своих руках, и как далеко простирается его власть над ней. О том, чтобы выгнать Матиаса из Монтийика, не могло быть и речи, во всяком случае, до тех пор, пока она не узнает, как в действительности обстоят дела с поместьем и что он может сообщить гестапо…

В столовой мэтра Дельмаса было тепло; ужин, поданный старой верной кухаркой, оказался таким же безвкусным, как и до войны.

В обществе дяди Люка и кузена Филиппа, решившего пойти по стопам отца и наконец, закончившего изучение права, Леа чувствовала все большую неловкость и внутреннее напряжение.

— Какое счастье, что у папы хорошие отношения с префектом, иначе мадам д’Аржила могла бы провести там еще много месяцев, — с пафосом произнес Филипп.

— Ты — адвокат; ты что, считаешь нормальным, когда сажают в тюрьму ни в чем не повинного человека? — возмутилась Леа.

— Может быть, она ничего предосудительного и не сделала, но хорош гусь ее муженек, которого разыскивает полиция!

— Какая? Французская или немецкая? — язвительно спросила Леа.

— Ты прекрасно знаешь, что полицейские сотрудничают.

— Да это всем известно…

— Дети, перестаньте ссориться! — вмешался мэтр Дельмас. — Ты не права, Леа. Здесь, в Бордо, мы всего лишь выполняем указания правительства. Любое другое поведение противоречило бы интересам нашей страны. Сделав такой выбор, маршал Петен спас Францию от анархии и коммунистического нашествия, не говоря уже о том, что сберег тысячи человеческих жизней…

— Дядя Люк, ты почему-то забываешь о том, что эти человеческие жизни для них ничего не стоят! Они казнят десятки заложников!

— Это печальное следствие террористических актов, совершаемых безответственными людьми, наемниками Москвы и Лондона…

— Дядя! Как ты можешь такое говорить, когда дядя Адриан и Лоран д’Аржила…

Мэтр Дельмас вскочил так резко, что опрокинул тяжелый стул. Он гневно швырнул на стол салфетку.

— Не желаю больше слышать о своем брате! Для меня он умер, я тебе это уже говорил. Что же до Лорана д’Аржила, то я просто не понимаю, что с ним

произошло. Это был прекрасный офицер… Спокойной ночи! Ты испортила мне аппетит…

Произнеся эту тираду, дядя Люк с удрученным видом покинул гостиную.

— Нехорошо, что ты довела его до такого состояния. Теперь он не будет спать всю ночь, — заметил Филипп.

— Ничего страшного, бессонница ему не повредит. Пусть подумает о том, что он будет делать после войны, когда немцы ее проиграют.

— Бедная девочка! Если это произойдет, то отнюдь не завтра. Лучше бы ты занялась своими возлюбленными и не лезла в мужские дела.

— Бедный Филипп! Ты все так же глуп. Ты видишь мир только глазами своего отца. Пьеро это понял и предпочел убраться отсюда.

Теперь и ее кузен, внезапно побледнев, вскочил из-за стола.

— Твое счастье, что ты не заговорила о брате при папе, а то я вышвырнул бы тебя вон!

Леа пожала плечами и спросила:

— Где он? Вы слышали о нем что-нибудь?

— Он в тюрьме, в Испании.

— В тюрьме?..

— Да, хоть он и не вор. Папа чуть не умер, когда нашел в своей комнате записку от него и узнал, что тот намерен добраться до Северной Африки и пойти добровольцем в армию.

— Уж ты-то на такое, разумеется, не способен.

— Можешь издеваться, сколько угодно. Но я абсолютно уверен: если бы не дурной пример дяди Адриана, малыш никогда бы не уехал. К счастью, его арестовали до того, как он успел пробраться в Марокко…

— К счастью?!

— Да, у папы в Мадриде есть друзья, адвокаты, они обещали вернуть Пьеро на родину.

— Он не вернется.

— Это меня удивило бы. Не так-то легко отделаться от ордена иезуитов, особенно если отец настаивает на необходимости оградить юную душу сына от опасности.

— Нечего сказать, прекрасные средства!

— Необходимые в наше время, моя дорогая. Ты лучше бы брала пример с сына хозяина вашего винного склада.

— Матиаса?

— Да, сына Файяра, который, несмотря на свое происхождение, ведет себя намного лучше, чем некоторые молодые люди нашего круга.

— Ох уж это твое правило: «чтобы тебе было хорошо, надо вести себя хорошо». Ты смешон, бедный мой старичок; можно подумать, что я говорю с тетей Бернадеттой: «молодые люди нашего круга». Да все это прогнило, распалось, исчезло навсегда! Ты и тебе подобные… да вы просто пережиток прошлого, динозавры…

— Динозавры или нет, но пока что страна держится только на таких людях, как мы.

— Ты считаешь, что можно жить под немецким сапогом и при этом лизать его подошву?

— Вижу, ты слишком внимательно слушаешь этих ничтожных типов с Лондонского радио. Им-то что — сидят себе в безопасности на своем острове и подбивают на подрывную деятельность всех коммунистических бездельников нашей несчастной страны.

— Ты забываешь о ежедневных бомбардировках Англии.

— Мало этим мерзавцам! И всем, кто им помогает!