Авеню Анри-Мартен, 101
Шрифт:
— Он получил очень тяжелое ранение. Сейчас ему лучше, но он не может оставаться в Монтийяке, это очень опасно. Он еще слишком слаб, чтобы вернуться к партизанам, поэтому мы пришли спросить, не согласишься ли ты спрятать его на несколько дней у себя на чердаке?
— Ты могла бы и не спрашивать!..
— Но если немцы что-то пронюхают, это может плохо для тебя кончиться.
— Не о том речь. Когда вы его приведете?
— Сегодня ночью.
— Очень хорошо. Кто будет
— Если нам удастся скрыть это от его матери, то только мы трое.
— Он сможет дойти самостоятельно?
— Думаю, что да, но нам придется идти вдоль кипарисов, а дорога там не такая хорошая.
— Я выйду вам навстречу и буду ждать в винограднике, за огородом.
Леа допила свою рюмку и, поцеловав ее, сказала:
— Спасибо, Сидони.
— Не за что, малышка… Ты думаешь, я могу допустить, чтобы эти грязные боши схватили ребенка из семьи месье Пьера?
На обратном пути Леа и Камилла обменялись лишь несколькими словами. Возле дома Камилла сказала:
— Ни слова Лауре о нашем визите.
— Как ты можешь думать, что Лаура выдаст Люсьена!
— Я не доверяю влюбленной девчонке.
Леа непонимающе взглянула на нее.
— Ты думаешь?..
— Мы должны все предусмотреть. Лаура скучает. Все ее друзья — в Бордо, мы ни с кем не встречаемся. Вполне естественно, что она могла поддаться обаянию этого парня.
— Но он использует ее для своих целей!
— Возможно. И мы должны убедить ее в этом… Я поговорю с ней.
Ночь выдалась очень темной, со стороны Ланд дул теплый ветер. По кипарисовой аллее медленно продвигались три темных силуэта.
— Ну как? Тебе не очень больно, дорогой мой? — раздался тревожный шепот.
— Нет, мама… Все в порядке.
— Тихо! Замолчите! Мне кажется, кто-то идет, — прошипела Леа.
Все замерли на месте.
На тропинке, проходящей вдоль виноградников, чуть ниже кипарисовой аллеи, хрустнула ветка и раздался звук шагов.
— Быстро, пригнитесь!
Шаги удалялись, мерные и спокойные.
— Люсьен, Леа, кто это был?
— Файяр. Он иногда выходит ночью, чтобы проверить, все ли в порядке. Но сегодня мне это что-то не нравится.
— Почему с ним нет собаки? — тихо спросил Люсьен.
— И правда… Странно. Может, он боится, что собака будет слишком шуметь, гоняясь за дичью.
— Да не болтайте вы так громко! В конце концов, он нас услышит.
Они замерли на несколько минут, а потом вошли в виноградник.
— Ах! Ну, вот и вы! А я уже начала волноваться. Мадам Бернадетта!.. Вам не надо было приходить.
— Ничего, не бойтесь, я умею молчать.
—
— Поторопимся, я очень устал, — сказал Люсьен, которого поддерживали мать и кузина.
Некоторое время они шли молча.
— Сидони, спасибо вам за то, что вы согласились спрятать моего сына.
— А как же иначе, мадам Бернадетта? Я предупредила доктора Бланшара, что Люсьен теперь будет в Бельвю. Доктор придет завтра утром, чтобы «заняться моим ревматизмом»… ну, вы же понимаете…
— О! Боже мой! — вдруг воскликнула, споткнувшись, Бернадетта Бушардо.
Люсьен чуть не упал.
— Тебе не больно, сынок?
— Нет, мама… нет, вот только рука немного ноет.
— Скоро мы будем на месте.
На столе в большой комнате скромного дома Сидони был приготовлен легкий ужин. Они перекусили, при свете свечи. Вино немного восстановило силы Люсьена. Он встал.
— Мама, а теперь ты должна идти и не возвращаться сюда, пока тебя не позовут Сидони или доктор Бланшар.
— Но… мальчик мой!..
— Мама, если они схватят меня, то начнут пытать, и тогда я выдам своих товарищей… Я уже столько страдал, я испытываю такую страшную боль, что не вынесу новых мучений. Ты понимаешь?
По щекам Бернадетты Бушардо катились слезы. Комкая в руках мокрый платок, она сказала:
— Я сделаю, как ты хочешь.
— Спасибо, я знал, что могу рассчитывать на тебя, — произнес он, одной рукой обнимая мать.
— Не беспокойтесь, мадам Бушардо, я буду заботиться о нем, как о своем сыне.
— Помочь тебе подняться на чердак? — спросила Леа.
— Нет, спасибо. До свидания, Леа, береги себя.
— До свидания, Люсьен.
Моросил мелкий дождь. Стояла кромешная тьма, и женщины постоянно спотыкались на неровностях дороги. До Монтийяка они не обменялись ни словом. Все так же молча они обнялись возле Лестницы, ведущей в спальни. Согнувшись, словно под грузом тяжкой ноши, Бернадетта Бушардо поднялась по ступеням.
Леа повернула в двери ключ и задвинула тяжелый засов. В гостиной она проверила, плотно ли закрыты окна. Автоматически делая в темноте эти привычные движения, она улыбнулась, подумав про себя: «Я — точно, как мой отец: каждый вечер проверяю, как заперты окна и двери. В кабинет идти не нужно, я все там закрыла, прежде чем отправиться в Бельвю.
А, черт побери… Я же забыла погасить маленькую лампу!»
Отворив дверь в кабинет, Леа ахнула: удобно устроившись по обе стороны горящего камина, в комнате мирно беседовали Камилла и Франсуа Тавернье.