Шрифт:
Annotation
На протяжении десяти лет Лера была лучшей ученицей и королевой школы, но появление в классе новенького все изменило. На него не действуют ни ее красота, ни уговоры, ни угрозы. Он бесит и мешает жить. Как далеко она сможет зайти в своей ненависти, и ненависть ли это?
Август, воскресенье, вечер
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Глава 36
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Глава 41
Глава 42
Глава 43
Глава 44
Глава 45
Глава 46
Глава 47
Глава 48
Глава 49
Глава 50
Глава 51
Глава 52
Глава 53
Глава 54
Глава 55
Глава 56
Глава 1
Горячее солнце лезет в глаза и назойливо гладит по щеке. Я нашариваю на прикроватной тумбочке телефон, сверяюсь со временем и, выдохнув, снова утопаю затылком в мягкой подушке.
За окном колышутся узловатые ветви яблонь с набухшими зеленоватыми почками, в лоскуте насыщенно-голубого неба парят черные птицы и медленно проплывают кучевые облака. Несмотря на раннее утро и понедельник, по венам курсирует неведомая, бодрящая энергия — день просто обязан дать мне возможность восстановить равновесие, утраченное накануне.
В доме царит тишина, но я все равно мучительно к ней прислушиваюсь и молюсь, чтобы ничто ее не нарушило.
Но на улице вдруг раздается хриплый, пронзительный крик петуха, и у меня холодеет душа.
— Только тебя, чучело пернатое, нам не хватало!.. — я вскакиваю и захлопываю раму, но, сколько ни вглядываюсь в заросшие сухим хмелем завитки соседского забора, разобрать ничего не могу. Прооравшись, невесть откуда взявшийся петух затыкается, дом опять погружается в благостное безмолвие.
Набрасываю халат и на цыпочках крадусь в ванную. Мама спит на диване в гостиной — скомканный плед наполовину сполз на пухлые бумажные пакеты с логотипами дорогих магазинов, сваленные на полу.
Из родительской спальни доносится раскатистый храп и смрад — вчера вернулся отец, он пробудет у нас до самого вечера, и вся моя беззаботность вмиг улетучивается.
Забрав пару пакетов, я осторожно закрываюсь на защелку, тонкой струйкой пускаю теплую воду, умываю заплаканное лицо и, задумчиво уставившись в зеркало, долго-долго чищу зубы и расчесываю волнистую каштановую шевелюру.
Подарки отца — фиолетовый свитер из кашемира и темно-зеленая клетчатая юбка — садятся как влитые, но, если бы мне
На ходу запихав в рот бутерброд с сыром и колбасой, влезаю в серое пальто и ботильоны и, подхватив сумку, выбираюсь на теплый, пахнущий талой водой апрельский воздух.
У калитки ждет верный Илюха — помятый и всклокоченный, ветровка расстегнута, левый рукав вымазан в грязи. Он жует жвачку и болезненно морщится от солнца, но, завидев меня, застывает с открытым ртом, краснеет как рак и бубнит:
— Привет, Ходорова! Ты как всегда… сногсшибательна.
Обхожу отцовский джип, припаркованный прямо на вымощенной камнем дорожке и тяжко вздыхаю:
— Спасибо, Рюмин! К сожалению, о тебе того же сказать не могу.
— Да уж… Допоздна помогал дядьке в гараже, потом с пацанами посидели. А потом этим лохам с хутора нормально так навешали. Чтоб боялись! — Илюха плюет на грязное пятно, пробует оттереть и тут же настораживается. — Лер, глянь-ка, там кто-то живность завел. Неужто Брунгильде полегчало?
Проследив за его взглядом, я становлюсь на цыпочки и снова всматриваюсь в глубины соседского двора но, кроме полоумного петуха и пары кур, никого не нахожу.
— Да непохоже… Может, это сиделка постаралась?
Илюха пожимает плечами и трогается с места. До первого урока остается пятнадцать минут, и мы ускоряем шаг.
Илюха достает телефон, наводит на меня камеру и засыпает дурацкими, каверзными и смешными вопросами. Он вечно все снимает — «ведет свою летопись» и собирается когда-нибудь смонтировать фильм о нашей жизни.
Отвечаю в тон и звонко хохочу, и близняшки из девятого с завистью и ужасом оглядываются.
Несмотря на склонность к полноте, глубоко посаженные глаза и мелкие темные кудряшки, Рюмин считается первым парнем в поселке Сосновое — он веселый, отмороженный и без лишних раздумий пускает в ход кулаки. По нему сохнут девчонки со всей округи, однако меня с ним связывает крепкая, проверенная временем дружба.
За выходные снег окончательно растаял, теплый ветер треплет волосы, взвивается ввысь и бьется в кронах вековых сосен. В домах вдоль центральной улицы кипит жизнь: хозяйки начищают окна, звучат хиты попсовой радиостанции, гремят цепями дворовые собаки, плачут дети, которым предстоит поход в детский сад.
Впереди белеют стены православной церкви, а рядом с ней притулилась наша ветхая кирпичная двухэтажная школа.
Время в Сосновом будто не движется, здесь никогда ничего не случается и не меняется — однако из ряда вон выходящее событие две недели назад все же произошло. Нашу директрису Анну Игнатовну, ту самую Брунгильду, энергичную и еще не старую, прямо на рабочем месте разбил инсульт — теперь она лежит дома парализованная, и дважды в день к ней приезжает соцработник из Задонска. Поговаривают, что дела у Брунгильды плохи, к работе она уже не вернется, значит, в следующем году из районного бюджета не выделят средства на школьный ремонт.