Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции
Шрифт:
Со стороны великого князя вся эта история напоминает «Сказку о рыбаке и рыбке», где в роли старухи выступает Ольга Пистелькорс, получившая в 1904 году от баварского короля титул графини Гогенфельзен, а в роли старика, раз за разом идущего на поклон к племяннику-рыбке, – безропотный Павел Александрович.
После встречи с царем в феврале 1905 года Павел пишет ему письмо и рассыпается в благодарностях: мне, мол, легко на сердце от того, что «ты более на меня не сердишься, что ты понял меня и простил, что ты сам мне сказал, что я поступил честно»; «если может быть какое-нибудь утешение в ужасной кончине дорогого Сергея, то это мысль, что его смерть дала мне твое прощение».
Но когда Павел снова собрался в Россию, царь передал ему через Алексея Александровича, чтобы приезжал один, без жены. «Я ошеломлен этим, – возмущался то ли прощенный, то ли нет великий князь, – так как ты
В этом – весь Николай II. Сначала разрешил, потом передумал. Сам сообщить постеснялся, попросил послать телеграмму дядю Алешу.
В 1906-м царь распорядился выдавать августейшему изгнаннику часть ежегодного содержания. Видимо, взятые с собой три миллиона подошли к концу. Павел снова благодарит. Но вскоре ему (вернее, даже не ему, а графине Гогенфельзен) показалось, что часть содержания – это как-то несерьезно. И великий князь просит вернуть весь «капитализированный с 1903 года в департаменте уделов на мое имя капитал» и выплачивать ему не часть содержания, а полностью – 268 750 рублей, «как положено сыну императора». Действительно, глупо просить у рыбки корыто, если можно избу.
На следующий год состоялась помолвка Марии Павловны с шведским принцем Вильгельмом. Павлу снова запретили приехать с женой. Он снова пишет царю гневно-истеричное письмо. Не будет жены – не будет и его. «Не для этого я ломал все и всем жертвовал, чтобы потом давать унижать и обижать ее напрасно». «Я все понимал вначале, но выносил терпеливо, но после пяти лет примерной семейной жизни – я вправе ожидать другого отношения к нам обоим» [247] .
Заодно великий князь требует снять опеку с его детей, т. е. вернуть ему права отцовства.
247
Николай II и великие князья. Родственные письма к последнему царю. Л.-М., 1925. С. 53–56.
Помолвка великой княгини, на которой не присутствует ее отец, – это, разумеется, скандал. Все-таки соберутся иностранные гости. Николай II выкрутился из ситуации. Старшая дочь графини Гогенфельзен должна была в это время родить. Графине разрешили приехать в Россию как бы по этому поводу, а Павлу – по поводу помолвки. В итоге они приехали вместе.
Все эти головоломные комбинации, конечно, не только унизительны, но и абсурдны, если учесть, что уже на следующий год Николай II окончательно простит дядю и разрешит ему вместе с женой вернуться в Россию. Они вернулись, униженные и оскорбленные. Обиженные не столько на Николая II, сколько на Александру Федоровну, на которую по обыкновению принято было вешать всех собак. Этим не преминула воспользоваться давняя недоброжелательница императрицы Мария Павловна Старшая (жена, а с 1909 года вдова Владимира Александровича; не путать с Марией Павловной Младшей, дочерью Павла Александровича). Она «поняла, что этот шанс упускать нельзя» и окружила графиню Гогенфельзен «вниманием и заботой» [248] .
248
Мосолов А. А. При дворе последнего царя. М., 2006. С. 85.
Наверное, любая другая женщина на месте графини вела бы себя тише воды, ниже травы. Но Ольга Карнович-Пистелькорс-Гогенфельзен отнюдь не любая. Она купила у наследников государственного секретаря Половцова дом в Царском селе, поблизости от дома Владимира Александровича и недалеко от императорской резиденции. За несколько лет отгрохала роскошный дворец. Двор Павла Александровича начал приобретать популярность в высшем свете.
Аппетит приходит во время еды: «Не хочу быть черной крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой». Ольгу больше не устраивает титул графини, тем более баварской. Она хочет быть русской княгиней. В 1915 году вконец обнаглевший Павел выдвигает царю список требований из шести пунктов: 1. «Дать жене и детям [249] княжеский титул с наименованием светлости». 2. Официально опубликовать об этом указ, «ознакомив меня предварительно с редакцией указа». 3. Разрешить жене и детям идти на официальных мероприятиях «сейчас за членами семьи». 4. Новоявленная княгиня должна быть представлена членам императорской семьи самим Павлом «без посредства гофмейстерин».
249
Имеются в виду дети от
5. Позволить жене при посещении великих княгинь не расписываться в журнале, а оставлять визитные карточки.
6. «Разрешить мне с женой иметь ложи рядом с императорскими в театрах» [250] .
Сумасшедший дом! И ведь написан этот «ультиматум Керзона» весной 1915 года, когда немецко-австрийские войска начинают массированное наступление в Галиции, обернувшееся для России огромными жертвами, потерей территорий и политическим кризисом. А в это время Николай II вынужден решать, в каких именно ложах графиня Гогенфельзен будет смотреть спектакли. И такими вопросами его донимает тот самый Павел Александрович, который 10 лет назад униженно благодарил царя за то, что тот больше на него не сердится.
250
Николай II и великие князья. Родственные письма к последнему царю. Л.-М., 1925. С. 60.
«Ничего не сказала рыбка, лишь хвостом по воде плеснула». Увы, в отличие от золотой рыбки Николай II уже напрочь разучился отказывать. Он, как повелось, удовлетворил требования дяди частично. Первые два пункта вычеркнул, напротив третьего написал: «как жена генерал-адъютанта», напротив четвертого и пятого – «да», а судьбоносный вопрос с ложами оставил открытым. Как повелось, этим решением остались недовольны обе стороны. И, как повелось, довольно быстро Николай II капитулировал по всем статьям. В том же 15-м году графиня Гогенфельзен стала княгиней Палей.
Разумеется, «весь этот торг вызвал трения между дядей и племянником, а особенно – женой племянника (императрицей). С виду их отношения стали нормальными, но обида и оскорбленное достоинство лишили их сердечности» [251] . Впрочем, к этому времени у императора и императрицы не осталось «сердечности» ни для кого из родственников.
В 1902-м Николай II выслал из страны дядю, а через три года ему пришлось разбираться с двоюродным братом Кириллом Владимировичем, старшим сыном Владимира Александровича и будущим императором России в изгнании.
251
Мосолов А. А. При дворе последнего царя. М., 2006. С. 85.
Уже в силу последнего обстоятельства о Кирилле стоит рассказать подробнее, хотя он в общем-то ничем не примечательный человек. Не семи пядей во лбу. Всю жизнь он с ужасом вспоминал экзамены на морского офицера, которые ему пришлось сдавать в юности. Великий князь даже выдвинул оригинальную теорию возникновения и развития революционного движения в России. Наши юноши и девушки так боятся экзаменов, что именно «этот страх создал благоприятную среду для нигилизма, терроризма и прочих зол». Вот «если бы молодежь в России поменьше зубрила, а побольше занималась физической подготовкой, а таковая полностью отсутствовала, – то ожидавших нас в будущем печальных событий могло бы не произойти» [252] . У Кирилла с физподготовкой все было замечательно – он любил играть в теннис, лазал по горам и стал одним из первых в Европе автолюбителей, разъезжая по Лазурному берегу на «Пангард-Лавасьере» невиданной мощности – 12 лошадиных сил.
252
Великий князь Кирилл Владимирович. Моя жизнь на службе России. М., 2006. С. 24.
Государственные дела его не интересовали. В своих воспоминаниях он, например, пишет о коронации Николая II: «За исключением одной трагической оплошности, организация торжеств была безукоризненной». Небольшая оплошность – это Ходынка. Кирилл, морской офицер, много рассказывает о жалком состоянии русского флота во время русско-японской войны, но ему и в голову не приходит возложить хотя бы часть ответственности на своего дядю – генерал-адмирала Алексея Александровича, который остался в его памяти «одним из самых достойных и благородных людей» [253] . 1905 год запомнился Кириллу исключительно собственной свадьбой и последующим скандалом. О том, что в стране еще кое-что происходило, он вообще не упоминает.
253
Там же. С. 49, 156.