Авиатор: назад в СССР 14
Шрифт:
— 321й, у меня 1000. Могу вперёд выйти и первым зайти.
— Понял, 322й. Пропускаю, — ответил я Морозову и начал сбрасывать скорость.
Морозов ускорился, выйдя на посадочный курс. Он уже подходил к корме, когдя я прошёл над кораблём. Спустя несколько минут пришёл и мой черёд выполнять посадку.
Самолёт выравниваю по горизонту. Занимаю посадочный курс и начинаю снижение по крутой глиссаде. Скорость 240, шасси выпущены, а оптическая система посадки «радует» меня зелёными огнями.
— Зелёный, на курсе.
— Понял.
— Дальность 3, на курсе. Зелёный.
И так далее, пока я не услышал всегда желанную фразу руководителя визуальной посадки РВП — «посадку подтвердил».
Удар! Тело летит вперёд. Рука машинально толкает рычаг управления двигателями. Глаза напряглись, а перегрузка моментально выросла до стандартных 4 единиц в момент торможения.
— Малый газ! Убрать гак! — даёт команду РВП.
Тело расслабляется, и я внимательно осматриваюсь вокруг. Кажется, что любая посадка на палубу — событие. Это всегда самый сложный момент сурового мужского ремесла под названием палубна авиация. Но такого адреналина нигде не получить.
— Благодарю! Группе руководства большое спасибо за управление. Заруливаю на стоянку.
Смотрю по сторонам. Корабль едва покачивается на волнах. На стоянке много народу и все готовятся к какому-то действию. Медленно отстёгиваю маску, которая несколько раз впечатывалась в лицо во время сегодняшнего вылета, и разворачиваюсь на палубе.
— 321й, от дружной группы руководства поздравляем с выполнением 100й посадки на палубу! — произнёс в эфир руководитель полётами.
Совсем вылетело из головы такое событие. Только у меня такой торжественный момент мог совпасть с боевым вылетом. Нет бы просто слетал по кругу и сел. Пожалуй, приключения будут меня находить и дальше.
Но сейчас можно и порадоваться за коллектив конструкторского бюро, инженерный состав и… себя, конечно. Смог!
Зарулил на стоянку медленно. Не так-то просто это сделать, когда столько много людей ожидает меня.
Самолёт остановился, двигатели выключил и открываю фонарь. Спускаюсь по стремянке и тут же попадаю в объятия нашей испытательной бригады и своих коллег из авиагруппы. Несколько раз меня подбросили вверх, а Ребров даже расцеловать собрался.
— Вот знал Родин, что ты с того начал службу в училище! — обнял он меня.
— Это вы про посадку без шасси в поле? — улыбнулся я.
— Э… нет. Я про… ну… ай ладно! Нормально у тебя всё. Не как у всех, но зато уникально! — радостно сказал Вольфрамович.
Морозов успел вылезти из самолёта и тоже поздравить меня.
— Самая запоминающаяся 100я посадка в мире, — посмеялся Коля, пожимая мне руку.
— Это точно. Надо обсудить произошедшее.
— Давай потом. Сегодня событие, достойное мероприятия в кают-компании.
Я подошёл ближе к Николаю ближе.
— Вот обсудим, потом посидим.
Люди начали расходиться, а мы с
— Какие у тебя мысли? — спросил я у Морозова.
— Таким малым количеством крылатых ракет атаковать Ливию нецелесообразно. Куда-то заманивали.
— Мы не знаем, сколько было ракет. Уничтожили ведь мы только четыре. Остальные?
Со спины подошёл Белевский, который нам рассказал, что произошло.
— Один из эсминцев засёк пуск «Томагавков». Они ушли тремя группами. Те что следовали в направлении наших кораблей, пробовали сбивать. Получилось, но не все.
Оно и понятно. Эти новые крылатые ракеты летят очень низко. Засечь не так уж и просто. Единственное подспорье — дозвуковая скорость у «Томагавков» и отсутствие средств РЭБ. Так что на дальних подступах к Ливии у нас сбить получилось.
— А как появились «Хорнеты»?
Мы спустились в ангар. На мой вопрос Саня отвечал уже в глубине этого хранилища.
— Помехи, отвлекающие действия, скрытный подход. Вообще, не всё получилось перехватить. Так что подозреваю, что ущерб ПВО нанесли снова. Теперь днём.
— Я всё больше думаю, что здесь у американцев вроде полигона. Сколько они всего уже попробовали, — покачал я головой и подошёл к моему самому любимому самолёту.
Борт номер 311, прозванный генеральным конструктором Белкиным «гадким утёнком», стоял зачехлённый. Кажется, что он впал в спячку.
Медленно погладил его в районе носовой части. Сколько воспоминаний связано с этим самолётом! В голове сразу вспомнился Ваня Швабрин. Возможно, будь он жив — сегодня бы его качали на руках, а не меня. И продолжал бы он развивать палубную авиацию.
— Так что думаешь по поводу сегодня? Я видел нашего старого знакомого, — спросил Морозов.
— Красный шлем? — спросил я.
— Да. Это с ним ты вступил в бой. Он уже давно нас преследует.
И правда. Данный персонаж постоянно где-то мелькает. Главное — он очень хорош.
Мы собрались уходить из ангара, но появился Бурченко. Лицо недовольное, пыхтит и презрительно смотрит на всех.
— Поздравляю, Родин. 100 посадок — отличный показатель вашей работы, — сказал Андрей Викторович, поправляя куртку комбинезона.
— Очередная засада и первое боевое применение против нас со стороны лётчиков 6го флота. Не самый хороший показатель вашей работы, — сделал я акцент на последних словах.
Бурченко улыбнулся. Что-то он нам приготовил. Новое задание, в котором можно сдохнуть уже наверняка.
— С ракетами мы упустили момент, но вы отлично справились.
— Спасибо. Мы пойдём, — ответил я, но Бурченко придержал меня за локоть, когда я собирался пройти мимо него.
— Я же вам не вручил подарок. Знаете, что здесь? — протянул Андрей Викторович мне большой конверт.