Авиатор: назад в СССР 4
Шрифт:
— Ты вот только не читай мне нотации.
— Кто, если не я тебе скажу, что ты не прав.
После этих слов Костян призадумался. Я же не стал ждать его ответа и направился к двери.
— Серый, что мне будет за это? — спросил он.
Хотелось его нацелить, что санкции от начальства в этом деле не самое важное. Главное, чтобы он понял свою ошибку. Думаю, что до этого он сам дойдёт.
— Предполагаю, что Фёдорович сам разберётся.
После этого я вышел в коридор и направился в стартовый
Как раз я проходил мимо кабинета командира полка.
— Что вы этим хотите сказать? — донесся из-за дверей Доброва до меня знакомый голос нашего командира эскадрильи.
Тон у Реброва был не совсем уважительный. Вряд ли он так будет разговаривать с Геннадием Павловичем.
— Вольфрамыч, успокойся, — сказал Добров. — Я не понимаю, товарищ подполковник сути ваших обвинений.
— Во-первых, товарищ Ребров не провёл в должном объёме разбирательства по событиям той самой субботы…, — это говорил Брусков.
Совсем недавно, его назначили замполитом училища. Он даже не успел ещё полковника получить, а как развернул сразу бурную деятельность! Теперь решил припомнить Реброву все косяки третьей «пьющей».
— Я тебя забыл спросить, что мне делать с моими подчинёнными, ты конч… — рыкнул комэска.
— Гелий Вольфрамович! — остановил реплику Реброва Добров. — Остынь!
— Нет, что вы, товарищ полковник, — слегка усмехнувшись, сказал Брусков. — Пускай говорит, если ему погоны жмут…
— Ах ты тварь! Квадратный мешок с фекалиями! Сейчас я тебя…
В кабинете послышался шум падающей мебели и призывы остановиться. Затем очередные угрозы, выражение эмоций и несколько ёмких фраз от Реброва.
— Вам, Гелий Вольфрамович, пора на пенсию. И я её вам устрою, — сказал Брусков.
За дверью послышались шаги, которые возвестили о том, что мне пора ретироваться. Сделав несколько шагов к лестнице, я затихорился за углом. В этот момент спускался Костя, которого я затянул за собой.
— Тихо, — шепнул я.
Дверь кабинета командира открылась, и кто-то вышел в коридор, проклиная фамилию Реброва.
— Брусок? — спросил шёпотом Костян, на что я, молча, кивнул. — Чего это он?
— На Реброва наехал. Многое ему припомнил, — прошептал я.
Как только шаги замполита стихли, мы продолжили своё движение. Да только не далеко. Открылась дверь кабинета командира, из которого вышел Ребров, дыша как бык во время схватки с матадором.
— Так, Родин и Бардин. Чего мы не в стартовом домике? — спросил комэска.
— Лётные книжки относили, товарищ командир, — сказал я.
— Отнесли?
— Так точно.
— Обороты «Максимал» и на своё законное место, — сказал Гелий Вольфрамович, пройдя мимо нас.
В
— Новый замполит начал бурную деятельность. Вот ему и нужна жертва.
— И выбрал он Вольфрамовича? — спросил я.
— На это дело, как сказал тесть, он получил добро от самого Борщёва и с особистом согласовал, — сказал Артём.
— И чего делать? — поинтересовался Макс.
— А ты ничего не сделаешь. С него теперь не слезут. Либо уволят, либо понизят в должности или сошлют куда-нибудь.
Жаль, что так получается в жизни нашего комэска. И ведь пострадал из-за нас, оболтусов. Вот она, нелёгкая доля командира.
Лётная практика подошла к концу, и нам в очередной раз пришлось расставаться со своим учебным полком. Также, для нас это крайнее построение перед штабом эскадрильи по итогам завершения обучения.
Кому-то выпадет вернуться сюда после выпуска и стать инструктором. А там и пойти по карьерной лестнице дальше.
Ну а кто-то прощается со, ставшим родным, аэродромом и людьми, работавшими над твоим становлением как лётчика.
— Иван Фёдорович, вы сегодня какой-то другой, — улыбнулся Макс.
— Да… день странный. Вроде и закончилась практика. У вас подготовка к госам начинается, у меня отпуск, а грустно всё равно.
— Это потому, что мы у вас первые выпускники за время инструкторской работы, — сказал я, выглядывая из-за спины Макса.
— Возможно. Фотоаппарат взяли?
— Конечно. Жаль, нашего фотографа со свадьбы нет. Он бы нас поснимал во всех позах, — посмеялся Артём.
Перед строем появился подполковник Ребров. Сегодня он был в парадной форме, при своих медалях и знаках отличия.
— Доброе утро, третья! Как настроение? — спросил он, прохаживаясь вдоль строя. — Чего-то вы кислые?
Из строя никто не решился говорить. В такой форме одежды Реброва мы никогда не видели. Не могу даже предположить, по какому случаю всё это. Есть у нашего Вольфрамовича и одна медаль «За боевые заслуги», и орден «Красной Звезды».
— Сегодня для вас, птенцы вы мои, наступил день, когда пора вам выпасть из гнезда и расправить крылья. Всему, что могли, а где-то и не могли, мы вас обучили, — продолжал вещать комэска.
— Это новая речь. Раньше у него не было таких, — шепнул один из инструкторов Швабрину.
— Премьера, — ответил тот.
И правда. В сегодняшнем выступлении командира эскадрильи не было и намёка на его оригинальные словосочетания и сравнения нас с различными предметами и животными. И к чему весь этот парадный вид? Неужели Брусков совершил задуманное?