Авиньонские барышни
Шрифт:
И молчание накрывало нас, глубокое, убаюканное утренними звуками: пением служанок, блеянием козы, ударами копыт лошадей, мяуканьем котов, молитвами бабушки и дедушки, беседой тетушек и кузин на высоком балконе.
— Тетушка Альгадефина.
— Что.
— Нет, ничего.
— Ну скажи, Франсесильо.
— Нет-нет, ничего.
Франсиско Франко был самым молодым генералом в Европе и героем Рифской войны, но у нас никогда не появлялся. Он редко приезжал в Мадрид и не ходил по гостям. Прадеду дону Мартину не очень нравилась африканская кампания, он не верил ни в колониальное, ни в имперское будущее Испании.
— Из-за Франко испанцы и арабы гибнут ни за что, ничего уже не вернуть. И все это ради его личной славы и наград.
Франсиско Франко был сеньором, который прославился в борьбе за то, что уже не вернуть. Вся женская стайка постоянно просила прадеда почаще приглашать
— С вашей стороны, благороднейшие дамы и сеньоры, — сказал он, — это не приглашение, а проявление милосердия, поскольку обедать мне удается лишь время от времени.
— Вы хотите сказать, что не едите косидо?
— Я хочу сказать, что не ем абсолютно ничего, потому что я чистый художник, а чистые художники не едят.
Сасэ Каравагио смотрела на автора «Сонат» с нескрываемым восторгом. Дельмирина, сидевшая рядом со своим женихом Пелайо, мелким служащим, работавшим прежде у дедушки Кайо, знала наизусть стихи дона Рамона и даже продекламировала несколько строк прерывающимся от наплыва чувств голосом. Тетушка Альгадефина воспринимала Валье как несколько стилизованное мистическое воплощение Рубена. А самые молодые — кузина Маэна и кузина Микаэла — наивно предпочитали ему Дорио де Гадекса [54] и других подобных подражателей Рубена — но никто из них и рядом не стоял.
54
Дорио де Гадекс (1887–1924) — забытый андалузский писатель.
— Вы великий художник, дон Рамон, — сказал прадед.
— Не совсем так. Я лишь тень великого художника, которая рвется к свету.
— Какая прелесть.
И он разом покорил всех дам за столом. Но дон Мигель де Унамуно хранил молчание.
— Мне жаль, что вы тратите попусту свой талант, Валье, — сказал он наконец.
— Я испанский писатель, и я приношу пользу своей стране. Большую, чем вы, дон Мигель.
— Литература всего лишь инструмент, которым надо побуждать и пробуждать людей и идеи.
— Я их побуждаю к красоте, ректор.
— Красота — пустяк, разве не вы это утверждали?
— Моя фраза — плагиат, как почти все у меня, но ведь только пустяки нас и возвышают.
— Вы признаетесь в плагиате?
— И не в единственном — дон Хулио Касарес [55] меня разоблачил.
— Вы аморальны, Валье.
— И слава Богу! Но плагиат — это свидетельство гениальности. Требуется большой талант, чтобы суметь красиво позаимствовать. Плагиат тоже творчество, но иного вида.
55
Хулио Касарес Санчес (1877–1964) — испанский филолог, дипломат, скрипач и литературный критик. Валье-Инклан имеет в виду его книгу «Критика профана (Валье-Инклан, Асорин, Рикардо Леон)», вышедшую в 1914 г.
— Возмутительно и упаднически. Да вы просто cocotte [56] , Валье.
— Как бы я этого хотел! Но уж кто великий плагиатор, так это вы, дон Мигель, вы присваиваете себе слова Христа, а ведь они неприкасаемы, это, пожалуй, единственное, чего касаться нельзя. И вдобавок крадете у Кьеркегора, у мистиков и у фрая Луиса, но почему-то крадете у них самое неудачное.
— Вы мастак городить пустые фразы, Валье.
— Они не пустые, в каждой доля правды.
56
Кокотка (франц.).
— У вас несомненный талант. Жаль, вы не используете его на что-то более духовное.
— А ведь я, в отличие от вас, католик истинный.
— Вы католик эстетствующий.
— Как и вы, дон Мигель. Ведь только этим мы и занимаемся, когда пишем. Единственное средство от эстетизма — не говорить ничего.
— Нет, мой долг — донести до людей истину.
— Ну а я несу людям неправду, и тем развлекаюсь.
— Ваш непробиваемый цинизм, дорогой Валье, годится
— Этот цинизм вечен, ибо еще Древняя Греция практиковала собачий образ жизни [57] , а я и есть бродячая собака с Пуэрта-дель-Соль.
— Ваши учителя — Барбе, Д’Аннунцио, Вилье [58] и вся эта братия — в Европе уже не котируются.
— Мои учителя? Скорее им нужно у меня поучиться. Кстати, вы не назвали Рубена.
— Рубену разве что индейских перьев не хватает.
— Это как-то не по-христиански, дон Мигель. К тому же, знаете, сними вы свою шляпу, и миру предстанет типичный мормон или квакер.
57
Слово «цинизм» происходит от др.-греч. — собачий, означает буквально «собачий образ жизни человека».
58
Жюль Амеде Барбе д’Оревильи (1808–1889) — французский писатель и публицист: поздний романтик. Филипп Огюст Матиас Вилье де Лиль-Адан (1838–1889) — французский писатель-символист.
Все общество наслаждалось диалогом двух гениев. Дедушка Кайо и бабушка Элоиса были на стороне Унамуно-христианина. Три или четыре поколения женщин, которые собрал наш дом, были на стороне щеголя Валье. Потом, в fummi [59] за кофе, дон Рамон и дон Мигель сели отдельно, и галисиец изводил баска легендами о своих кельтских предках. Ослепительно белые парусиновые туфли дона Рамона очень нравились дамам, так же как и его египетские сигареты и трубочка с кифом [60] , которую он предложил всем желающим. И все были окончательно покорены. Унамуно ходил вокруг него кругами, теребя в руках свой баскский берет, словно ему не терпелось уйти, и наконец ушел. Мария Эухения после смерти дона Жерома решила стать монахиней-бернардинкой, то есть затворницей, и в воскресенье все мы присутствовали на церемонии. Красавицу Марию Эухению остригли, отрезав ее грешные волосы, распростерли на полу, прозвучало много слов на латыни, и она удалилась, завесив черным свое прекрасное лицо. Монастырь стал для нее спасительным ковчегом, как и для многих других женщин. Я стоял между мамой и тетушкой Альгадефиной. Орган бурно вторгался в молитву, и музыка, как океан, мощными приливами и отливами колыхалась под сводами. Сверху, казалось прямо с неба, опускались тихие чистые голоса, и у всех у нас в глазах стояли слезы. Пламя свечей бросало отсвет на сведенные скукой лица святых, и, дрожа, осторожно лизало вечный сумрак в капеллах. Кузина Маэна и кузина Микаэла заявили, что это какое-то средневековье и готика — обречь себя на вечные молитвы из-за гибели жениха. А рыжеволосая Мария Луиса подошла к нам и взволнованно сказала:
59
Курительная комната (франц.).
60
Киф (происходит от арабского слова «удовольствие») — так в Морокко называют гашиш.
— Я лучше стану проституткой в отеле «Палас», не слушай меня, мальчик, чем заложницей этих страшных монахинь.
У Марии Эухении было скромное приданое, и она пожертвовала его монастырю. Церемония была красивой и скучной. Церковь, этот черный огромный паук, уволок к себе одного из кумиров моего беззаботного детства.
Мы возвращались от бернардинок в тильбюри [61] , фаэтонах и шарабанах, домашние и друзья, кроме кузины Маэны и герра Арманда, севших в немецкий автомобиль (что-то среднее между стрекозой и танком), один из тех, что так поражали тогда воображение мадридцев. Мы все заехали в «Форнос», решив отметить не по-церковному уход Марии Эухении в монастырь. Втайне мы надеялись встретить там Валье-Инклана, но его серебристая, почти ирреальная тень — седоватые волосы, пышная борода и белые туфли, словно два лебедя, скользящие в унисон с ним, — лишь мелькнула на мгновение в зеркалах «Форноса». Исчезая дон Рамон успел поприветствовать дам легким наклоном головы.
61
Легкий двухколесный экипаж.